– Думаете, что я смогу это сделать?
– Ты моя единственная надежда, – последовал прямой ответ. – Я должна остаться и позаботиться о больных, – теперь она взглянула на него, словно желая подчеркнуть значимость своих слов. – Если я уйду, то у них не будет ни малейшей надежды выбраться. О них никто не будет заботиться.
– Понимаю.
– Я знала, что ты поймешь, – прошептала, погладив его по щеке. – Ты отведешь их в Сенегал и сделаешь все, чтобы они выжили. И кода малыши выздоровеют, мы приедем к вам.
– А они выздоровеют?
– Конечно, выздоровеют! – заявила учительница с такой уверенностью, что вызывала удивление, но одновременно заставляла поверить. – Я буду заботиться о них час за часом, буду бороться со «злом» и добьюсь победы. Это лишь вопрос веры.
– Мне очень хотелось бы поверить в это.
На это она не ответила, и они продолжали сидеть и молчать, пока мальчик не сказал:
– Меня беспокоит Бруно. Он не хочет расставаться с Карлой.
– Но ему придется это сделать.
– Тогда он изведет себя переживаниями.
– Ты будешь рядом с ним, чтобы поддержать его, и напомни ему, что нельзя оставлять Марио одного. Он, ведь, его брат тоже.
Они опять замолчали, и снова молчание нарушил измученный сомнениями мальчишка, он спросил таким голосом, словно то был самый главный в его жизни вопрос:
– Почему все это происходит с нами? Это случайно не наказание за то, что мы тем утром не приняли уготованную нам судьбу?
– И кто может наказать детей желающих жить? – заметила она. – Для этого они и появляются в этом мире.
– Чтобы жить такой жизнью? – удивился он. – Чтобы видеть, как убивают наших родителей, или видеть, как заболевают наши друзья? – Менелик Калеб замолчал надолго, покачал головой, словно отгонял темные мысли и, наконец, проговорил с едва сдерживаемой яростью в голосе:
– Мне очень хочется, чтобы кто-то объяснил, зачем нас вообще родили, привели в этот мир, как вы говорите, если это все, что он, этот мир, может предложить нам.
– Оставь хоть что-то за будущим, – взмолилась она.
– Это самое будущее не желает нам ничего давать, – заметил Менелик. – Мы сделали все, что только смогли, но ничто из этого даже не тронуло его.
Там они и оставались, сидели, прижавшись друг к другу, ожидая рассвета, который должен был наступить, как бы они его не желали задержать, перебирали слова, что могли бы послужить утешением для тех, кого уже нельзя было утешить.