– Да, конечно, – ответила доктор Дюран, без тени сомнения в голосе. – Мы можем предложить им кровать, еду и лекарства, – она горько усмехнулась, что могло означать недовольство или бессилие, и уточнила:

– Проблема, на самом деле, заключается в другом – у нас не хватает персонала, и потому мы не можем предоставить всем больным требуемого ухода, – она улыбнулась с горькой иронией. – Как вы сами понимаете, не так много сумасшедших, готовых работать в лепрозории и взамен получать мизерную зарплату, которая до них, в большинстве случаев, даже не доходит.

– Полагаю, что так и есть, – ответила сеньорита Маргарет. – Но еще труднее понять, что существуют те, кто согласился там работать. Но меня беспокоит, что такие маленькие дети не получат необходимого внимания.

Более чем очевидно, что доктор Дюран была женщиной со стальным характером, закаленным в условиях той тяжелой работы, какую ей приходилось выполнять, и неисчислимыми страданиями, которые она видела каждый день и которые пыталась облегчить. И хотя в общении с пациентами вела себя дружелюбно и была очень внимательна к ним, но по отношению к остальному миру была на редкость прямолинейной и имела привычку говорить то, что думала.

– Я не только не могу гарантировать вам особого отношения к ним, – сказала она. – Но даже не могу обещать, что буду отвечать за этих детей. Они слишком малы, а лепрозорий – это очень враждебный мир, где больные очень часто ведут себя не так, как должны были бы.

– Что вы этим хотите сказать? – встревожилась сеньорита Маргарет.

– Что Сан Лазаро не такой госпиталь, какими мы привыкли их представлять. Когда заканчиваются лекарства и продукты, что, к несчастью, происходит достаточно часто, там воцаряется закон джунглей, и самые слабые страдают больше всех. Вот дерьмо! – воскликнула она неожиданно, словно ей самой стоило труда принять реальность. – Их жизнь – это сплошной ад, но они цепляются за нее с отчаянием!

– Это единственное, что осталось у них.

– Но этого так мало!

– Но это единственное. Что еще им остается? Покончить жизнь самоубийством, как это сделал бедняга Ахим? – сеньорита Маргарет издала сдавленный стон. – Ему и пятнадцати не исполнилось, но он предпочел броситься в реку, чем жить с этим «злом».

– В его возрасте я бы поступила точно так же, – сказала эта суровая женщина без колебаний, и, обернувшись, спросила жестко:

– Так что вы хотите, чтобы я сделала? Я их забираю или нет?

– Мне нужно подумать, – робко отвечала ей другая.

– Каждый день, что они проводят с остальными, несет опасность для них, – предупредила та. – Они очень ослаблены из-за язв. Вы берете на себя большую ответственность.

– Не давите на меня, – взмолилась испуганная сеньорита Маргарет.

– Оказывать давление – это моя вторая профессия, – последовал едкий ответ. – Люди имеют обыкновение откладывать все на потом, но проказа не терпит этих задержек. Она там, она скрыта, но жива и наготове, и когда покажется на свет, то уже не будет спасения.

– Но вы просите, чтобы я оставила детей, кто мне как родные, в месте, где даже не можете гарантировать их безопасность! – заметила сеньорита Маргарет.

– Но все же лучше, когда их трое, чем четверо… Или вообще все!

То была женщина пугающе немилосердная, так что временами пробуждала чувство ненависти к себе, или наоборот, то была женщина великая в своем милосердии и любви в сердце, вынужденная защищаться, одев на себя непроницаемую броню, осознавая, что враг, с которым она вела столько лет яростную битву был более жесток и беспощаден, чем все враги, с которыми столкнулось человечество с древнейших времен.

И не было на свете такого тирана, кто сумел бы заключить человека в темницу и использовать для этого не решетки, а собственное его тело.