Место, где Настасья Павловна, любит обитать больше всего. Здесь остались следы вчерашнего праздника. Первым делом я открываю все окна настежь, чтобы проветрить помещение. Женщина не оборачивается, хотя мое присутствие очевидно. Она вообще очень медленно протирает посуду, что для нее не характерно. Настасья очень быстрый и активный человек. Я правда впервые вижу ее такой, не в духе.

У меня леденеет кровь в жилах. Не знаю, что сейчас будет. Боюсь услышать от нее хоть слово, и одновременно мне жизненно необходимо, чтобы она поговорила со мной. Чтобы рассказала о своих мыслях. Я перебираю дрожащие пальцы, поджимаю не слушающиеся губы. Как же сложно открыть рот в такой момент. Едва решаюсь.

— Настасья Павловна?

Спина женщины вздрагивает, но она занимается посудой, как и раньше. Попыток посмотреть на меня не делает.

— Здравствуйте.

Когда я подхожу ближе и беру еще одно полотенце с верхней полки, мама Игната начинает разговор не с приветствий, а с новостей.

— Я позвонила дяде Мише, — вяло произносит она, глядя на тарелку в руках, которую трет уже несколько минут. — Сказала, чтобы не задерживался в столице, а приезжал поскорее.

Я замираю и стою остолбеневшая перед ней.

— Не подумала бы, что Тимур на такую подлость способен, — апатично говорит она.

Я цепенею, становится трудно дышать. Впрочем, я ведь так и полагала, что вскоре Настасье обо всем станет известно. Но наивно надеялась, что в запасе у меня будет больше слов…

— Вы… разговаривали с Игнатом?

Она грустно фыркает.

— Ты что, моего сына не знаешь?.. Из него лишнего слова не вытянешь.

Спустя полминуты молчания Настасья отворачивается к окну, положив медленно тарелку с полотенцем на обеденный стол.

— Я удивлялась раньше, с чего это Игнат тебя так неожиданно, без предупреждения привез. Да еще откуда… Из Москвы! Кто же из столицы добровольно в деревню переезжает, — рассуждает она. — Мне теперь, конечно, всё понятно, я же не дура.

Я сглатываю, плотно закрываю глаза.

— Вы вправе меня выгнать.

Настасья Павловна заметно нервничает, принимается резко ходить по кухне, как бы возиться с оставшейся едой.

— За что мне тебя выгонять? — выдыхает она, как и прежде не глядя мне в лицо. Но вдруг останавливается и, обернувшись, вглядывается в мои глаза. Я теряюсь и почему-то сразу их прячу за ресницами. Чувствую себя плохой, виноватой.

— Ты его любишь?