Он нагнулся, чтобы не удариться носом о деревянную голову в парике, которая покачивалась под дождем и ветром перед входом и лавку в знак того, что в этой цирюльне также покупают и подновляют поношенные парики. Тюрлюпэн умел из двух старых париков сделать один новый.

— Рад вас видеть, господин Тюрлюпэн! — приветствовал его господин Пижо, красильщик, заведение которого помещалось в соседнем доме. — Вы, видно, поразвлечься не прочь. Гуляете, расхаживаете, беседуете, болтаете а парик-то мой что же? А?

Господин Пижо сидел на большом медном барабане, предназначенном для просушки волос. Его короткие толстые ноги не доходили до пола. Свой лысый череп он прикрыл полотенцем госпожи Сабо. Оно придавало ему, в сочетании с руками, посиневшими от краски, и сиденьем, которое он выбрал себе, причудливо-экзотический вид, словно он только что прибыл в Париж с Африканского побережья.

Комната была полна людей. Господин Фруассе, писец, состоявший на службе у одного советника парламента, нетерпеливо и в раздражении ходил взад и вперед. В углу сидел тихо, с сосредоточенным видом, господин Гаспар, приказчик суконщика из Пшеничной улицы. У ног его потягивалась кошка Жамина. 6 угасшем свете пасмурного осеннего дня видны были красные пятна на его блеклых щеках. Возле печки, верхом на скамье, широко и грузно сидел хозяин кабачка Апостолов. Левую ногу он опустил до колена в наполненное нагретым песком ведро — врач прописал ему лечить больную ногу сухими ваннами. Чтобы скоротать время, он играл с викарием церкви св. Поликарпа в похожую на шашки игру, которую называл токадильей.

Госпожа Сабо сидела за станком и сплетала в тонкие косы темно-каштановые волосы. Поверх ее плеча господин Ле-Гуш, обедневший дворянин из Пикардии, прятавшийся от своих кредиторов в чердачном помещении соседнего дома, наблюдал за игрою ее проворных рук. Дома у него не было ни свечи, ни теплой печи. Здесь, в цирюльне вдовы Сабо, он находил и то и другое.

— Вот он, — сказал Тюрлюпэн господину Пижо и показал на соломенного цвета парик, висевший на стене. — У меня готовы темя, верхняя часть, большой локон, боковой локон и передний край. Недостает еще чуба и маленьких локонов.

— Да ведь тут прибавлено конского волоса, — воскликнул господин Пижо, разглядывая парик.

— Не говорите о конском волосе, сударь, — сказала вдова Сабо, дав на мгновение отдых своим рукам, — это меня огорчает. Мы никогда не применяем конского волоса, он жесток и не имеет блеска.

— Ого, — воскликнул господин Ле-Гуш, — вы ошибаетесь, моя красавица, полагая, что волосы у лошадей всегда бывают жестки. В лошадях, смею думать, я знаю толк. Видели бы вы двух моих пегих в яблоках рысаков, у которых грива была мягкая, как козья шерсть.

— Козья шерсть нам тоже не годится, — сказала вдова. — Для париков пригодны только человеческие волосы. Самые лучшие волосы поставляет Нормандия, потому что женщины там постоянно носят чепчики. Чем меньше доступа к волосам давать воздуху, тем больше они вьются.

— Четыре да три семь, — произнес хозяин кабачка. — Достопочтенный отец, погодите-ка, у меня еще один ход.

Красильщик тем временем напялил парик на голову и поднял крик:

— Он не сидит на голове. Слетит от первого же порыва ветра! Меня хотят сделать посмешищем всего квартала.

— Помилуйте, сударь, парик прекрасно сидит, — испуганно возразил Тюрлюпэн. — Я снял с вас мерку от виска до виска и от темени до затылка. Не забудьте, что парику нужно время, чтобы приспособиться к голове. К тому же он еще не готов.

— Проклятие! — ругнулся кабатчик. — У меня крестец болит от сидения и от того, что я не выспался. Вчера вечером я навестил одну молодую особу. Ее муж застиг нас врасплох, и мне пришлось спрятаться на чердаке. Я провел ночь среди вязанок дров и в обществе кота.

— Вы слишком любите женщин, — сказала вдова. — Это вредно при вашей подагре.

Лицо у кабатчика сложилось в гримасу боли и удовлетворения.

— И так весь день маешься, — ответил он, — а тут еще ногу ломит. Хочется же разок получить удовольствие.

— Это речи греховные, — остановил его викарий, — следите лучше за своими фигурами. Постыдились бы вы!

Тюрлюпэну удалось наконец успокоить господина Пижо. Легко вздохнув, он обратился к господину Гаспару: