— Сударь, я к вашим услугам. Чем могу служить?

Господин Гаспар встал. Кошка, которую он спугнул, подошла к кабатчику. Но тот не любил котов и, вспомнив о своем ночном компаньоне, поднял свою здоровую ногу, чтобы угостить Жамину пинком.

Кошка убежала, а кабатчик принялся плакаться:

— Иисусе, нога моя! Десять тысяч чертей ополчились на мою ногу. Сил больше нет никаких. Вот уж четыре дня хожу я каждое утро в церковь и молю Бога о ясной, сухой погоде, потому что от сырости боль особенно остра. И все молитвы ни к чему. Дождь льет каждый день.

— Друг мой, — сказал викарий снисходительно и кротко, — если бы Господь исполнял все наши просьбы, то-то начался бы кавардак во Французском королевстве.

— Для вас, сударь, — донесся к ним голос Тюрлюпэна, — у меня есть мазь. От нее кожа становится гладкой и мягкой, а стоит она только три су.

Кабатчик и викарий увлеклись игрою. Господин Фруассе расхаживал по комнате с мрачным и злобным лицом. Дворянин из Пикардии поглаживал розовую, полную руку хозяйки и говорил:

— Сегодня, мадам, я завтракал у своего старого друга, господина де Шавиньи. Он большой ученый и занимается исключительно изучением природы. В то же время у него превосходная кухня. Между прочими кушаньями было там рагу по-охотничьи. Знаете ли вы это блюдо?

— Рагу по-охотничьи! — воскликнула восторженно вдова и предалась блаженным воспоминаниям. — Для этого требуется: кусок телятины, тонкий ломтик ветчины, крыло куропатки. Затем яйцо для соуса, масло, чтобы поджарить нарезанное мясо, лук, уксус, горчица и немного бургундского вина.

— Луку не нужно, сударыня, — возразил господин Ле-Гуш.

— Нет, и луку нужно. Пол-унции. Четверть лота. Немного больше щепотки.

— Ветчина! Телятина! Куропатка! — ожесточенно крикнул писец парламентского советника. — Да, эти люди умеют жить. Сидят в своих дворцах и обжираются, а наш брат… Знаете ли вы, что мне сегодня дали к завтраку? Кусок хлеба и сиропа к нему.

— Сироп очень хорошо очищает кровь, — сказала вдова.

— Какое заблуждение! — воскликнул кабатчик. — Можно считать доказанным, что от сиропа заводятся глисты.

— А вам, господин Фруассе, — сказал дворянин, — подавай каждый день к завтраку молочный суп, а затем бисквит, а затем кусок паштета из дичи, да чтобы в нем было трюфелей побольше, да чтобы он не был очень мал.

— Никто не знает, каким ценным, избранным даром Господним является хлеб наш насущный, — заметил викарий, — он дешев, мы едим его каждый день и поэтому не умеем ценить по достоинству. У меня на родине, в моей деревне, нет крестьян, есть только батраки. Круглый год они не видят хлеба, питаются кореньями козлеца, репейника, чертополоха и брюквою, которую едят в сыром виде. И при этом они здоровы и крепки, тащат тяжести с гор, откуда до деревни пять часов ходьбы, и только в восьмидесятилетнем возрасте отправляются в дом для нищих, в Жан-де-Морьен.

— И вы полагаете, досточтимый отец, — раздался вдруг взволнованный голос господина Гаспара, — вы полагаете, что Господь судил этим людям жить на положении вьючных животных и умирать в доме для нищих? О, что за порядок в мире, праведное небо! Разве вы не понимаете, что люди рождаются на свет с равным правом на счастье?

Викарий церкви Поликарпа не ответил, потому что игра поглотила все его внимание в этот миг. Но слова господина Гаспара возбудили неудовольствие в дворянине из Пикардии.

— Поистине вы хорошо затвердили, сударь, свой урок, — воскликнул он. Такие речи слышишь теперь на улицах повсюду. Я узнаю в них учение того сварливого философа, которого вы можете видеть на картинах у ног архангела Михаила; вы знаете, о ком я говорю. Нет, сударь, во Франции наблюдается во всем хороший порядок, и лучшего я себе не желаю. Богатые и бедные, сытые и голодные — так это было во все времена.

— То, что вы называете порядком, — сказал господин Гаспар, между тем как Тюрлюпэн брил ему подбородок, — я называю насильственным господством сильнейшего. Для кого существует он, этот порядок? Для тысячи двухсот уличных грабителей, которые с согласия короля распределили между собою должности и титулы, все счастье и все благосостояние.