– Надо будет показать им верхний мир, когда немного подрастут. Должны же они знать, что потеряли, – рассудил Михаил. Ланка недовольно посмотрела на него.

– И как же ты собираешься их одеть для выхода? Ты уверен, что им вообще стоит подниматься наверх?

– Придумаем, время есть, – отмахнулся он. – Иначе они и знать не будут, что кроме этой норы есть что-то другое.

– Узнают, – насупилась Ланка. – Я им рассказываю, каким был мир прежде.

– Они должны сами посмотреть. А то будут думать, что земля – плоская и стоит на трех слонах, которые, в свою очередь, стоят на черепахе.

– Не будут, – мстительно заявила Ланка. – Они не знают, что такое слоны.

От этого разговора у Михаила остался неприятный осадок. Он не понимал, почему Светлана так хотела запереть детей в бункере. Списывал это на женскую нервозность, на тревогу об их здоровье. И все же чувствовал – есть еще какая-то причина. Он страдал. Для него была важна только эта женщина, но понять ее он не мог.

А Светлана ломала голову, как отвлечь мужа от навязчивой идеи. Она знала – он все равно сделает по-своему. И все испортит. Здесь – не простое место, в окрестных холмах дремлют древние силы. Но с этими силами надо уметь обращаться, а он не умеет. Они могут помочь, но они потребуют своего. Потребуют жертву. Она была абсолютно уверена – Федора забрали они. Как и первого Гулиного младенца. И на какое-то время успокоились. Но надолго им этого не хватит, и они захотят еще. Гуля – глупая, она не носит амулетов, думает, ей поможет ее бог. Но у этого места свои боги, и они голодны. А во все времена самой подходящей жертвой считалось то, что человеку особенно дорого. И что же может быть дороже собственного ребенка? Нельзя, нельзя до поры до времени показывать им детей. Михаил думает – дети должны посмотреть на белый свет. Во-первых, света они не увидят, ибо на поверхность можно выходить только ночью. Их удел – смотреть во мрак. А когда долго вглядываешься во мрак, мрак тоже начинает вглядываться в тебя. Она старалась, она очень старалась не прикипать душой к своим детям. И ей почти удалось это с Иркой, но Максим – он такой маленький, беззащитный. Ей казалось, он такой же впечатлительный, как она сама. С таким ребенком нужно обращаться осторожно, а он, его отец, это не понимает. И ведь не объяснишь ему ничего. И она, разложив перед собой старые камни, вцепившись в амулет, беззвучно перебирала губами, просила, сама не зная кого, чтобы помог, отвратил беду. И чувствовала – все напрасно, все зря. Древних богов не обмануть разговорами.

Михаил же с тех пор еще внимательнее стал осматривать квартиры. Он знал, что детские противогазы раньше выпускались тоже. И наконец в одной из квартир удалось найти несколько штук. Хозяин квартиры вообще, видимо, был человеком предусмотрительным, им удалось разжиться также охотничьим ружьем и патронами к нему. Единственное, что омрачало радость Михаила, – противогазы были рассчитаны на детей от семи лет. Но он рассудил, что надо радоваться и этому. В конце концов, возраст вполне подходящий – когда-то в семь лет шли в школу, а у них начнутся наглядные занятия.

Он чувствовал ответственность за мелких – их надо было подготовить к жизни, но сама жизнь резко изменилась. Прежде он бы, наверное, в детстве таскал свое чадо на всевозможные кружки и в спортивные секции, не исключено, что и в музыкальную школу записал бы. Потом, ясное дело, ребенка ждал бы институт. Приходилось бы учитывать, что мальчика могут забрать в армию. Ну а дальше чадо отправилось бы, возможно, проторенной отцовской дорожкой – лечить людей. И все же, на взгляд Михаила, в прежней жизни было много лишнего. Вот, например, каждый день мотаться от дома до работы по полтора часа – какая напрасная трата сил! Убивать кучу времени на заполнение каких-то бесчисленных бумажек, бланков – тоже непростительное расточительство. Теперь, конечно, все очень упростилось, но и мир сжался до размеров их бункера и окрестностей. И в сущности, наилучшим образом приспособиться к жизни дети смогут, если научатся разбираться в оставленном им предками барахле, а сами-то они уже не в состоянии будут наладить производство многих вещей. В этом словно бы заключалась какая-то жуткая мудрость природы, которая, поняв, что жизнь людей невероятно усложнилась, одним махом вернула их обратно, к упрощенно-первобытному состоянию, где главное значение имели тепло, сытость и какая-никакая крыша над головой. Хотя при чем тут природа – люди все себе устроили сами.

Еще несколько лет промелькнули быстро, наполненные заботами. Гуля родила мальчика, Джаника, а через год еще девочку, которую назвали Сакиной, но с легкой руки Гарика стали звать Соней. С тех пор Рустама, Ирку и Наташку стали звать старшими. И окончательно стало ясно, что на планах поискать себе другое убежище можно пока поставить крест – до тех пор, пока младшие не подрастут. Михаил утешал себя – еще успеется. Потом он думал, что если бы мог заглянуть в будущее, то не был бы так беспечен.

Джаник рос смышленым, как старший брат, а вот маленькая Соня с трудом усваивала самые простые навыки. Она и в два года еще не говорила, только улыбалась всем. И к горшку ее приучить долго не удавалось. Но это был такой солнечный, ласковый ребенок, что ей все прощали. Ланка по-прежнему то и дело прихварывала, а может, просто сказывалась больной, Михаил не вникал. Но она не возражала, чтобы к ней приводили детей, читала им что-нибудь или рассказывала, а однажды Михаил увидел, как они увлеченно играют ее драгоценными камнями – теми самыми «костями предков». Детям явно было интересно с ней, и этим пользовались остальные женщины. Гуля – чтобы хлопотать по хозяйству, а Тина – чтобы вновь и вновь перечитывать одну и ту же книгу.

По мере того как старшие дети подрастали, взрослые принялись потихоньку их обучать. Ясно было, что программу занятий применительно к новым условиям придется придумывать самим. Все сошлись на том, что детям нужно уметь читать и писать. Лана предложила обучать девочек рукоделию, а готовить они научатся, помогая на кухне Гуле. Михаил обещал объяснить им, как разбираться в лекарствах, Гарик взялся обучить чинить электроприборы и управляться с генератором. Рустам уже приглядывался и к оружию, но Михаил считал, что ему еще рановато – хотя, возможно, ошибался.

Первые разногласия наметились у Ирки с матерью – девочка никак не могла освоить вышивку, то укалываясь иглой, то теряя ее. Ланку почему-то это очень раздражало. Она по памяти рисовала обереги, которые следовало вышивать на одежде, и очень сердилась на Ирку за неловкость – думала, что та роняет иглы нарочно. У шестипалой Наташки тоже получалось не слишком хорошо, но она была хитрее – а может, Ланка не слишком обращала на нее внимание, считая, что со своей дочерью Тина как-нибудь сама разберется. Зато Наташкой был очень доволен Михаил – та, затаив дыхание, слушала его объяснения относительно действия того или иного лекарства и буквально схватывала все на лету, готова была часами, сосредоточенно хмуря лоб, разбирать написанные мелким шрифтом инструкции. И уже знала, что такое «противопоказания», хотя, конечно, многие медицинские термины представляли для нее пока китайскую грамоту. Но Ирка и таких успехов не делала, и врачу было досадно, что любимая дочь в чем-то уступает нелюбимой.

Что касается таких предметов, как история и география, взрослые старались дать представление о них детям в самых общих чертах, не уверенные, что им это пригодится. Литературу вообще почти отбросили за ненадобностью. Достаточно, чтобы дети могли прочесть инструкции к лекарствам и надписи на упаковках – зачем им знать, как боролся против угнетения крестьян Некрасов или описывал темное царство Островский? Да они бы и не поняли проблем, которые мучили людей в той, прежней жизни, у них здесь было свое темное царство. Хотя Ланка, как самая начитанная, настаивала на том, что если кто из детей захочет, должен иметь доступ к книгам. И Ирка вроде бы увлекалась чтением, даже задавала кучу вопросов, брал иной раз книги в руки и Максим. А вот остальные к литературе были более-менее равнодушны, разве что сказки в стихах пользовались успехом. Да и Джек Лондон пошел на ура – дети пытались даже разыгрывать в лицах его рассказы.

Когда Максиму стукнуло шесть, а Рустаму восемь, Михаил решил, что самое время вывести старших наружу – включая Ирку и Наташку. Правда, даже самые маленькие костюмы химзащиты были им чересчур велики, но кое-как удалось подогнать. Врач старался не думать о том, что костюмы эти прежде принадлежали умершим добытчикам. В конце концов все то, что они приносят сверху – это тоже вещи мертвецов. Но живым они нужнее.

К выходу готовились серьезно – вместе с Михаилом на поверхность отправлялся Гарик, попросилась и Тина, которой хотелось сопровождать дочь. Ланка же, к огорчению врача, пыталась всячески отговорить его от этой затеи, умоляла, даже плакала. Но увидев, что ее доводы не берут в расчет, замкнулась в мрачном молчании. «Ничего, – думал Михаил, – это у нее пройдет. Женские капризы. Ей надо просто сделать над собой усилие». В мелочах он был рад ей уступать, но считал, что в вопросах воспитания детей надо проявлять твердость.

– А зачем нам так одеваться? – капризничала Наташка, хотя и видела неоднократно, как собираются на выход взрослые.

– Надо, – отвечал Михаил, проверяя, хорошо ли подогнан Иркин противогаз. – Иначе воздух нас убьет.

Девочка притихла и покорно позволила облачить себя в большой не по росту костюм.