Взглянуть с земли — не сразу и разберешь, что к чему. Точно злые, рассвирепевшие осы гоняются друг за другом остроносые, с резко отброшенными назад крыльями серебряные самолеты. Перевороты, петли, умопомрачительные виражи… Небо стало тесным, а глубинный раскат грома рвет тишину распадков и сопок. Засмотрелись ребятишки глухого таежного села на странную игру железных птиц. Внимательно вглядывается в синеву неба пожилой человек. Что-то шепчут его сухие, потрескавшиеся губы, а в глазах застыла требовательная серьезность. Он видит на крыльях самолетов красные звезды и давно понял, к чему эта жестокая карусель. Он как строгий судья, этот старый, бывалый солдат: он видел другое, военное небо.
Зацепа ликовал и недоумевал одновременно. Они сумели зайти в хвост паре «противника». Но куда девалась другая пара? И лишь случайно, оглянувшись, увидел их. Самолеты шли в сторонке, намереваясь незаметно подойти сбоку. А, голубчики, ах, хитрецы, ничего у вас не получится! Докладывать об увиденном Зацепа не стал — только отвлечешь внимание ведущего, некогда. Он решился: на хитрость — хитростью…
В годы войны считалось, что разорванная пара уже не боевая единица, где щит надежно и верно прикрывает разящие удары меча, где один в бою охраняет другого. Стоило лишь остаться одному, как тебя тут же собьют. Об этом Зацепа немало читал, об этом был наслышан от старых летчиков. А все-таки надо попробовать. Зацепа ослабил усилие на ручку управления, машина, повинуясь силе инерции, тотчас вышла на внешнюю орбиту. «Нате, ешьте меня!» Пара «противника» сразу заметила отставшего ведомого и решила быстро разделаться с ним, чтобы затем навалиться на строптивого ведущего и доконать его, оставшегося без щита. Что ж, попробуйте!
Самолет Фричинского уходил из поля видимости. Чтобы не потерять его, приходилось до предела напрягать зрение. Сейчас он совсем скроется из виду. Тугие витки виражей, кажется, закручены до предела и возможности машины уже исчерпаны. Но Зацепа знал еще один небольшой секрет и решил воспользоваться им. Продолжая виражить, он вдруг выпустил тормозные щитки.
Самолет задрожал. Нос самолета энергично и плавно заскользил по горизонту, быстро упала скорость. Зацепа убрал щитки, выиграв несколько ценных градусов на вираже. Машина Фричинского опять показалась в поле зрения.
От свинцовой тяжести перегрузок Зацепа устал. Еще немного — и он не выдержит. Ощущение земли и неба потеряно. Впереди сквозь туманную наволочь только чуть-чуть проглядывает акулье тело истребителя, с плоскостей которого срываются сизые струйки поджатого воздуха, а сами плоскости от страшных скоростей и перегрузок будто заломлены к фюзеляжу. А там, впереди ведущего, совсем как в тумане, мельтешит пара «противника»…
«Только бы не отстать! — подстегивает себя Зацепа. — Только бы удержаться!» От перегрузок лицо искажено, веки оттянуты вниз, щеки, как пустые мешки, вибрируют мелко-мелко, кровь отхлынула от головы. Голова как в тисках — не повернуть. Усталый организм требует отдыха, немедленно, сейчас же. Приходится до крайности напрягать волю. Будь это в настоящем бою, тогда усталость равносильна гибели.
«Полосатики» тоже слабели. Это дошло до сознания Зацепы, когда он увидел, что самолеты с черной поперечной полосой на фюзеляже оказались у визирного стекла прицела. Еще две-три секунды, и можно открывать огонь. Но что это?! Машины «противника» вдруг перевернулись на спину и понеслись к земле. Последняя попытка уйти от поражения!
Фричинский и Зацепа, как привязанные, неслись за ними. Скорость нарастала. В глазах стало совсем темно. И тогда Зацепа с натугой закричал, это помогает… В черном небе проявились очертания ведущего, а впереди него пары «противника». Они были совсем рядом. Вот светящееся кольцо поймало и обрамило один из них… Указательный палец Зацепы с силой надавил на боевую гашетку. Неслышно застрекотал фотокинопулемет…
— Я — «Рубин», вам отбой! — властно ворвалась команда с земли.
«Рубин» — позывной Барвинского. Значит, он видел все.
Ручьем катился со лба пот. Кожаная куртка взмокла. Руки дрожали от усталости. Но сердце ликовало: победа! А вместе с ликованием — тупое равнодушие смертельно усталого человека. Скорей бы вернуться на свой аэродром, броситься в густую прохладу трав, раскинув в стороны руки, и пить, пить, пить родниковую свежесть утреннего ветра.
— 114-й и 115-й, я — «Рубин», объявляю вам благодарность! — раздался в эфире чеканный бас генерала.
— Я — 114-й, понял…
— Я — 115-й, понял, спасибо.
Друзья сделали круг над «неприятельским» аэродромом, пронеслись над таежным селом и взяли курс к себе домой.
СТРЕЛЫ РАЗЛАМЫВАЮТ НЕБО
ГЛАВА ПЕРВАЯ