— Почему не допускают к полетам на «ласточках» нашу третью эскадрилью?
Генерал повернулся к Бирюлину:
— Командир полка, объясните летчикам.
— Я понимаю ваше нетерпение, — тихо произнес Бирюлин. — Мне отрадно, что вы рветесь к новой технике. Но у нас «ласточек» пока не хватает. Вот подбросят, тогда и летать надоест.
— Такого не будет! — под общий гул одобрения заверил Зацепа.
— Похвально. Но я ведь слышал, как вы говорили: «ласточка» — машина не пилотажная.
— Да уж с «мигарьком» не сравнить! — удрученно вздохнул кто-то из летчиков.
— Были истребителями — станем бомберами.
— Отпилотировались.
Бирюлин поднял руку, призывая к тишине, и, когда офицеры угомонились, сказал:
— Несерьезно все это. А впрочем, товарищ генерал, — он просительно взглянул на Барвинского, — разрешите мне устроить показной пилотаж над аэродромом?
— Что ж, не возражаю.
К концу рабочего дня, когда предварительная подготовка к полетам уже заканчивалась, поступила команда:
— Летный состав — на аэродром!
Офицеры, которым наскучило томиться в штабе, с веселым шумом набивались в старенький, видавший виды автобус, прозванный в шутку «Санта Мария». «Санта Мария» ходко неслась по бетонным плитам дороги и вскоре остановилась у самолета, возле которого прогуливался Бирюлин. Был он в синем комбинезоне, в потертой кожаной куртке, в шлемофоне.
— Становись! — зычно скомандовал начальник штаба, и офицеры замерли в строю.
Бирюлин отказался от рапорта и разрешил распустить строй. Он обошел самолет, придирчиво, по-хозяйски заглядывая во все закоулки, показывая, как надо принимать самолет от техника, затем залез вверх по стремянке, задержался, склонившись над кабиной, осматривая ее, и ловко, одним махом, как кавалерист на коня, вскочил в кабину.
Раздалась команда:
— От двигателя!
Истребитель-бомбардировщик ожил, загудел, задрожал железным корпусом, с минуту ревел оглушающе, потом медленно, неуклюже двинулся с места. Покачиваясь, он вырулил на взлетную полосу и, казалось, присел, как перед прыжком. Включился форсаж, и самолет начал стремительный разбег.