— Ты считаешь — найдут? — спросил Ступин.

— Сохранилась бы машина… — покачал головой Ильчук.

— Я считаю, с завтрашнего дня нам надо опять входить в колею. Будем заниматься теорией. Иван, за тобой еще старый должок, ты должен подготовить материалы по устойчивости двигателя.

Бродов посмотрел на Ильчука, поиграл желваками, что-то припоминая:

— Да, Петро, ты, кажется, еще не отдыхал в профилактории?

— До того ли сейчас?

— Оформляйся и на днях уезжай, а то за тебя Вера Павловна возьмется. Она сегодня уже интересовалась тобой. А с врачами шутки плохи.

— Ладно, — с неохотой согласился Ильчук, и в это время в дверях показалась сухопарая фигура Крученого:

— Калька здесь? Комиссии понадобилась.

— Здесь, Валентин Дмитриевич. Зайди-ка на минутку, — позвал Бродов и, дождавшись, когда Крученый закроет за собой дверь, пробуравил его острым колючим взглядом. — Ну, что?

Крученый покачал головой:

— Бесполезно. И зацепиться не за что.

Работая в комиссии, он за эти дни осунулся и почернел. Под глазами расплылись темные круги, со лба не сходили мелкие подвижные морщинки. Его видели лишь урывками, все с бумагами больше, и даже не имели возможности перекинуться двумя-тремя фразами.

— А когда находили причину при катастрофе? — Он передернул худыми плечами, и тужурка, висевшая на нем, заколыхалась, как на вешалке. — Что-то с движком, а попробуй узнай — что! Ну, я пойду, — спохватился Крученый.

Его проводили сочувствующими взглядами.

— Совсем избегался старик, — сказал Бродов.

— Хлопотливая у него должностишка, — добавил Ступин. — На таком участке иначе нельзя. Самый ответственный…

Бродов скривил губы.

— Трудно предположить, где самый ответственный, — возразил он. — В самолетостроении нет второстепенных участков — все главные.

Ступин промолчал: спорить не хотелось. Он только погладил тоненькую ниточку кавказских усиков и стал листать техническое описание двигателя, с которым в последнее время не расставался.