В годы Великой Отечественной Барвинский был командиром полка, командовать которым выпало Бирюлину уже в мирные дни.

— Устал? — напомнил о себе генерал.

— Не представляю жизни без полетов.

— Верю, по себе знал. Ты, кажется, пятый десяток разменял?

— Сорок четвертый пошел, — улыбнулся Бирюлин.

— Годы идут. Иной раз подумаешь: а жил ли? Я уже и дедом стал, а жизнь пронеслась, как метеор.

— Внук? — поинтересовался Бирюлин.

— Внучка. Забавная такая девчушка! Увидит самолет в небе, ручонку вверх и кричит: «Деда, деда полетел!» Прохожие улыбаются: «Молодой у тебя дед». — Генерал снова испытующе посмотрел на Бирюлина. — Не пойму, что нас удерживает в армии?

— Привычка, — пожал плечами Бирюлин.

— Брось! Тебя-то я знаю: ты командир думающий. Твой полк у нас в числе лучших.

— И все же привычка, — повторил Бирюлин. — Не могу я без авиации. День не побываю в полку — все сердце изноется: так и кажется, что они там без меня что-нибудь натворили. Вот и сейчас все мысли там…

— Ну, добро. Да, забыл: я тебе из другого полка новеньких подбросил. Лихие ребята. Поезжай. Жди приказа.

…В купе было пусто. Бирюлин вытащил из портфеля синий спортивный костюм, переоделся. Военную форму аккуратно, чтобы не помялась, уложил на верхней полке, прикрыл сверху газетой.

На перроне шла обычная перед отправкой поезда сутолока с чемоданами и узлами спешили запоздалые пассажиры; лавируя между ними, катили нагруженные тележки носильщики; люди, прощаясь, целовались, смеялись, плакали. Проводники приглашали в вагоны отъезжающих; девчата и ребята в защитных штурмовках, сбившись в кружок, задорно пели какую-то студенческую песню.

Бирюлин приоткрыл фрамугу: очень уж надымил папиросой. «А без попутчиков скучновато будет», — подумал он.

Но в это время в купе с шумом вошли два летчика. Сразу стало тесно и оживленно. Почти весь проход между полками занял высокий плечистый черноглазый лейтенант. Его товарищ рядом с ним выглядел как подростом худенький, белобрысый, со взъерошенной челкой. А задорно вздернутый нос придавал ему залихватость: в зеленых глазах так и прыгали бесенята.

— Простите, папаша, за вторжение. Уплотнимся? — одарил обворожительной улыбкой Бирюлина белобрысый лейтенант.

— Уплотнимся, сынок, — в тон ему ответил полковник.

Молодые офицеры споро разложили по местам свои чемоданы.

— Далеко ли путь держите, папаша? — все так же учтиво осведомился белобрысый.