В этот вечер я не записал ничего нового. Валери мне не позвонила, хоть и обещала. А ведь после эпизода с подожженными шторами что-то наверняка произошло, но вот что именно? У меня сложилось впечатление, будто закончилась первая часть некоего сериала и теперь несколько недель придется ждать продолжения. Парадокс нашей эпохи: мы привыкли получать все немедленно (ни малейшего временно́го промежутка между желанием и его исполнением), поэтому основная задача современности – вызывать разочарование. Это-то и возбуждает потребителя: ему вечно должно чего-нибудь не хватать. Так вышло и со мной: я недополучил свою дозу Мартенов.
Назавтра я зашел за Мадлен, и мы на такси отправились в аэропорт. Перед самой посадкой я написал Валери, что все в порядке, но она не ответила. Даже не пожелала матери счастливого пути. Ее молчание начало всерьез меня беспокоить.
Уже поднявшись над облаками, мы заказали шампанское. Мадлен хотела сохранить об этом путешествии самые лучшие воспоминания. Да и как иначе? То, что мы переживали, невозможно забыть. Вино быстро ударило мне в голову, на душе стало удивительно хорошо. Хотя я очень люблю путешествовать, в самолете мне иногда бывает не по себе. В поезде гораздо лучше. Идеально было бы проложить в небе рельсы.
Подошедшая ко мне стюардесса спросила: «Вы работаете над новой книгой?» Я замешкался с ответом. До сих пор удивляюсь, когда читатели меня узнают. Хотя некоторые из моих книг и пользовались успехом, мне все еще трудно в это поверить. Хотелось ответить: «Да, и она сидит рядом со мной», но в то же время не хотелось раскрывать свой замысел. Упоминание о том, что находится в процессе создания, может только навредить. Про каждую свою очередную книгу я не говорил никому месяцами. В конце концов я сказал, что взял сейчас паузу, и стюардесса ответила, что это правильно, что надо же когда-нибудь
Стюардесса отошла – заражать своим хорошим настроением других пассажиров. И я упустил шанс сказать ей, что получал бы от жизни куда больше удовольствия, если бы уже вынашивал новый роман. Мадлен прервала мои экзистенциальные размышления вопросом, что я буду есть. Меню я пока не видел[22]. Пробежав его глазами, я выбрал вегетарианские блюда. Мадлен была довольна, так как хотела попросить то же самое; как будто это совпадение вкусов означало и совпадение жизненных принципов.
В свое время Мадлен говорила о драме, вызванной отъездом Ива, и о жестоких любовных муках, но конкретных подробностей я не знал. Между тем перед встречей следовало добыть побольше материала. Поэтому, пролетая над Атлантикой, мы удалились в прошлое.
Все началось в джаз-клубе – правда, она не помнила, в каком именно. Я назвал несколько легендарных заведений, но это ей ничего не говорило. Она мне только сказала, что лет пятнадцать назад там можно было послушать Майлза Дэвиса и Жюльетт Греко. Но и это не помогло, ведь знаменитая пара выступала почти на всех главных джазовых площадках.
Зато Мадлен отчетливо помнила сам момент встречи. Слушая музыку, она, сама не зная почему, вдруг обернулась. Можно ли почувствовать вибрации, исходящие от человека, который нас волнует, еще до того, как мы его увидели? Словно тело наделено даром эмоционального предчувствия. В углу прокуренного подвала она заметила мужскую тень. Был виден только силуэт. Человек курил, равномерно покачивая головой. Мадлен почувствовала к этому таинственному существу непреодолимое влечение и стала через толпу зрителей проталкиваться к нему. Бешеный ритм бибопа вызывал лихорадку. Чем ближе Мадлен была к незнакомцу, тем лучше видела его лицо. Ив не мог не заметить молодую женщину, которая разглядывала его без всякого смущения. В конце концов они друг другу улыбнулись. Мадлен нашла себе оправдание: «Здесь такая духота, дышать невозможно». На самом деле если и было в мире место, где она не могла дышать, то оно находилось рядом с этим человеком. Как будто всю жизнь она бежала и только сейчас остановилась.
Поначалу Ив ее не понял и предложил выйти на свежий воздух. Она подумала, что он приглашает ее сбежать вдвоем, тогда как он просто обеспокоился, считая, что девушка задыхается. У них легко завязался разговор, они сразу нашли общий язык и решили не возвращаться в клуб, а пойти в бистро по соседству. Мадлен настолько увлеклась, что забыла предупредить об уходе подругу, с которой вместе пришла в клуб. Ну а Ив вообще был один, что, по мнению Мадлен, ему очень подходило.
Они быстро стали неразлучной парой. Ив восторгался живостью Мадлен, ее волей к активной, насыщенной жизни. Он и не подозревал, что эта способность появилась благодаря ему; после их встречи Мадлен ощущала, что как будто
По натуре сдержанный, Ив многим делился с Мадлен. С ней он становился разговорчивее. Тревоги и грусть уходили, сменялись простыми радостями. Порой ему казалось, что удовольствие от чашки горячего шоколада в «Кафе де Флор» стоит целой жизни. Но иногда у него все-таки мелькала мысль, что рано или поздно идиллия должна закончиться.
Мадлен тогда уже работала в ателье мод. Как у нее билось сердце, когда вечером Ив заходил за ней! Она жила в предвкушении этих минут. Они шли в кино или просто гуляли, и время проходило до глупого быстро. Ив получил отцовское наследство и хотел стать писателем. Он пробовал себя в разных жанрах – поэзии, прозе, драматургии, хотел даже сочинять песни. В конце концов остановился на кинодраматургии. Пытался произвести на свет фильм-нуар, именно поэтому и ходил в джаз-клубы – если не обрести вдохновение, то хотя бы почувствовать атмосферу. Обычно он выбирал место в глубине зала, чтобы видеть всю сцену. Бывало, он чувствовал себя сокрушенным, считал, что бездарен. Тогда – порой целыми днями – Ив испытывал потребность оставаться в одиночестве. Чувствуя, что отсутствие вдохновения вступает в соперничество с любовью, Мадлен буквально сходила с ума. Она всеми силами старалась помочь любимому – ломала голову над интересными диалогами или началом увлекательного эпизода.
Много раз она испытывала странное ощущение: свои творческие муки Ив использует как предлог, чтобы не встречаться с ней.
Ив был нежным и внимательным, но не хотел ехать вместе куда-нибудь на отдых, ненавидел семейные обеды и считал, что совместная жизнь положит конец их идиллии. Без памяти влюбленная, Мадлен соглашалась со всеми желаниями этой творческой личности – лишь бы ей отвечали взаимностью. Тут не было никаких сомнений: Ив любил Мадлен. Да так, что его самого эта любовь сражала, выводила из равновесия и даже мешала ему жить.
Так прошло два года, а может, и три. Мадлен чем дальше, тем больше надеялась на обычную жизнь вдвоем. Она не смела признаться, что иногда думает об именах их будущих детей. Ив обычно избегал разговоров на практические темы, но однажды заявил, что не против идеи брака. Это было сказано отнюдь не в романтической манере, но, зная его натуру, Мадлен пришла в восторг. Когда Ив обнимал ее, он вроде бы даже мог вообразить, как ведет эту самую обычную жизнь. Да, он мог бы жить, как все. Правда, он часто заявлял, что ему требуется одиночество, но обладал ли он на самом деле душой художника? Со сценарием ничего не выходило, наладить с кем-то сотрудничество тоже не получалось. Может быть, его призвание как раз в семейной жизни. И в том, чтобы сделать счастливой Мадлен. Его сердце билось в унисон с ее сердцем.
Но все оказалось не так просто. Чем ближе был день свадьбы, тем чаще Ив думал: «Не могу, не могу». В конце концов он сказал это Мадлен. Она пыталась его образумить, убедить, просто понять. Все напрасно. Никакой логики в его поведении не просматривалось. Ив не был ни извращенцем, ни манипулятором. Он страдал, видя ее страдание. А она страдала, что он страдает из-за нее. Получался замкнутый круг.
Без всяких конкретных причин, испытывая лишь какое-то неопределенное беспокойство и безумное желание бежать, он решил уехать в Штаты. Без нее. Когда Мадлен заговорила об этой жестокой развязке, этом апогее отчаяния, у нее началась нервная икота. Десятилетия спустя в ее рассказе все еще чувствовался неизменный привкус трагедии. Только представьте себе эту молодую женщину – ошеломленную, лишенную смысла жизни. Она, точно обезумев, из вечера в вечер возвращалась в джаз-клуб, где они познакомились. Теперь я лучше понимаю, почему она не помнит его названия, и это не связано ни с возрастом, ни с болезнью. Будь благословенно беспамятство – оно заставляет нас забыть о счастье, которое превратилось в несчастье.
Мадлен не сказала прямо, но я понял, что она пыталась покончить с собой. Кажется, никто об этом не знал, она никому не говорила. И вот я, посторонний свидетель, освободил ее от зловещей тайны. Хотя Мадлен и выжила, какая-то часть ее существа тогда умерла. Прошли годы, но боль не утихала. Боль и непонимание. От этого можно сойти с ума. Мадлен думала, что полюбила тень (никогда нельзя полагаться на первую встречу), создание, к которому невозможно приблизиться без того, чтобы оно не исчезло. Будь у нее тогда чуть больше здравомыслия, она бы поняла, что Ив бежит не от нее, а от самого себя. Без серьезной причины не уезжают на другой конец света. Это способ покинуть какую-то часть собственного естества. Видимо, у Ива не было другой возможности, кроме как все бросить, резко порвать с прошлым. Чтобы покончить с неопределенностью, которая мучила их обоих. Но он скрылся, ничего не объяснив. Может быть, наше путешествие позволит наконец завершить этот прерванный роман.
Через несколько лет она встретила Рене. Сошлась с ним не по страсти, а по доводам рассудка. С этим все ясно. По натуре он был, что называется, «врачующим раны». И потом, Мадлен хотела детей. Она мне даже рассказала: «Рене сделал предложение, когда я болела гриппом. Лежу в постели измученная, непрерывно тошнит, а он становится на колени и делает предложение[23]. В его жизни это был самый романтический эпизод». Я согласился с Мадлен. Всегда привлекательно плыть против течения. Рене не переставал меня удивлять, и я радовался каждому его появлению в книге.
Тут к нам подошла стюардесса – спросить, все ли в порядке и не нужно ли чего. Потом добавила: «Обожаю ваши истории про двух поляков. Всегда хохочу!» Она отошла, а Мадлен захотела узнать, о чем речь; слова стюардессы напомнили о том, что я не только ее знакомый, но и писатель в процессе создания романа. Она призналась, что никаких моих книг не читала и потому очень недовольна собой. Меня же это, наоборот, устраивало. Лучше пусть ничего обо мне не знает. Мадлен спросила, что это за поляки, и я рассказал ей все с самого начала.