Места всегда хранят воспоминания о важнейших событиях, подмостками и фоном для которых они становились. Необходимо уметь настраивать свой взгляд, приспосабливать его, ухватывать знаки и подсказки, будить память, активируя ее резервы, прочитывать подходящие слова и соответствующие фразы. Например, те, что открывают нам трагически-прекрасное повествование Джакомо Дебенедетти о фатальной для Рима, для проживающих в нем евреев и для самого Ватикана дате: 16 октября 1943 года, которую я и выбрал в качестве заглавия. В память (in memoriam).

Пятничным вечером 15 октября в бывшем римском гетто была замечена одетая во все черное женщина, растрепанная, неряшливая, насквозь вымокшая под дождем. Ей не удавалось ничего вымолвить внятно: от волнения в горле вставал ком, перехватывало дыхание, а слюна текла по подбородку. Она прибежала из Трастевере так быстро, как смогла. Чуть ранее, прислуживая одной синьоре, она увидела жену карабинера, и та ей сказала, что ее муж, карабинер, повстречал немца, державшего в руке список из двухсот еврейских фамилий: их намеревались вывезти куда-то вместе с семьями… Взволнованной, перепуганной женщине без труда удалось собрать вокруг себя большую группу евреев и предупредить их об опасности. Но ей никто не поверил, все только над ней посмеялись…

Женщину звали Челесте. Она была бедна, одета в лохмотья; в ее семье, как сплетничали повсюду, все были слегка тронутыми на голову. И потом, она была слишком возбуждена, кричала, плакала, притягивала к себе детишек, закрывала их ладонями, будто пытаясь уберечь, — жест был чересчур патетичен. Однако же именно там, всего через несколько часов, это странное пророчество полубезумной женщины исполнилось самым чудовищным образом.

Это место — площадь, несколько искривленная, неправильных очертаний, столетиями сохраняющая свой первозданный вид, располагается на перекрестке улиц Каталана и Сант-Анджело-ин-Пескерия. Позади — мощные аркады театра Марцелла, напротив — Темпьо Маджоре, огромная синагога римских евреев. Сбоку — полукруглая арка, одно из немногих зримых свидетельств когда-то существовавшего здесь портика Октавии, грандиозного сооружения, воздвигнутого императором Августом в честь своей сестры. От него сейчас остались лишь несколько разбросанных по городу фрагментов да пара-тройка обрубленных, изуродованных колонн из почти трехсот, некогда его украшавших.

Туда, на эту самую площадь, утром в субботу 16 октября 1943 года немцы подогнали грузовики, куда, подталкивая прикладами, погрузили кричавших и плакавших жителей гетто Рима. Мраморная табличка и сегодня напоминает нам об этом, но ее одной совершенно недостаточно, чтобы воскресить в памяти картину этого злодеяния. Стены Рима увешаны мемориальными табличками, поэтому нужно обладать большими знаниями, чтобы расшифровать и осознать истинный смысл каждой из них, и особенно этой.

Предпосылкой описанных событий стал инцидент, произошедший дней через двадцать после подписанного Италией 8 сентября 1943 года перемирия с союзниками. В конце месяца майор СС Герберт Капплер созвал глав еврейской общины, приказав им за тридцать шесть часов собрать и передать ему полцентнера золота, угрожая при этом многим из них депортацией в лагеря. К сбору приступили на заре 27 сентября. Счетовод протоколировал сдаваемые вещи, три ювелира-еврея проверяли качество металла.

В первые часы сбор шел с таким трудом и так медленно, что решили обратиться за помощью к Ватикану. В 16:00 был получен ответ: Ватикан готов выделить бессрочный беспроцентный заем. В итоге он не потребовался, поскольку в обозначенные сроки пятьсот килограммов и даже с излишком были полностью готовы. С передачей золота каждый еврей надеялся, что обеспечил себе нечто вроде страхования жизни, здоровья и безопасности. Откуда им было знать, что эти злосчастные полцентнера были лишь предлогом, точнее трагической насмешкой, в чем разобрались уже на исходе войны, когда золото римских евреев обнаружили в Берлине внутри так и нераспечатанных ящиков.

В субботу 16 октября в 05:30 утра, под льющим как из ведра дождем 370 эсэсовцев, которые иногда во второстепенных вопросах пользовались помощью чернорубашечников, окружили гетто. Начались облавы и прочесывание местности — дом за домом. Кто-то спал или был болен, другие кормили младенцев или готовились праздновать шабат, — солдаты безжалостно согнали всех на улицу, ударяя прикладами автоматов замешкавшихся и выкрикивая те самые немецкие слова, которые все, включая детей, уже выучили наизусть: Schnell, Raus, Jude, Achtung, Kaputt[105]. Грузовики были аккуратно выстроены в одну линию, капотом в направлении Тибра, что облегчало колонне выезд. Пленников разместили в военном колледже при палаццо Сальвиати, на виа делла Лунгара. Машины сделали немало поездок туда-обратно до тех пор, пока в гетто не смолкли последние голоса и весь район не погрузился в безмолвие печального осеннего дня: гул дождя, ударяемая ветром о косяк дверь, какая-то тряпка в луже посреди дороги.

По этому случаю в Рим было направлено еще одно подразделение СС. Со зловещей наивностью вновь прибывшие попросили у руководства разрешения промаршировать по площади Святого Петра, а поскольку это требовало всего лишь минимального отклонения от заданного маршрута, их просьба была удовлетворена. Грузовики, забитые под завязку плачущими, вопящими, молящимися людьми, пересекли границу Италии и государства Ватикан (отмеченную на земле серией каменных плит). Это обстоятельство позволило в дальнейшем послу Третьего рейха при Святом престоле Эрнсту фон Вайцзеккеру написать в Берлин, что акция была осуществлена "почти под окнами папы". Справедливости ради отмечу, что была предпринята попытка контакта: Пий XII повелел госсекретарю Луиджи Мальоне вызвать на ковер немецкого посла, Мальоне потребовал от дипломата вмешаться, чтобы депортации прекратились. В противном случае, добавил он, Ватикан будет протестовать. Описание этой истории имеется в ватиканских документах, но отсутствует в германских архивах.

Несколько десятков человек отпустили после того, как выяснилось, что они не являются евреями. Одну беременную женщину — у нее начались схватки — оттащили рожать в соседний двор. Новорожденный младенец сразу же попал под арест. В ночь с воскресенья 17-го на понедельник 18 октября заключенные были выстроены в колонны и перемещены на станцию Ти-буртина, где их посадили в пломбированные вагоны для перевозки скота. Через неделю путешествия в нечеловеческих условиях — теснота, духота, смрад, мучения — они были доставлены в пункт назначения, лагерь массового уничтожения Аушвиц.

25 октября 1943 года ежедневная газета "Оссерваторе Романо" опубликовала крайне хвалебную статью о папе: "С усилением зла вокруг нас как никогда эффективным стало осуществление понтификом универсальной миссии пастырского милосердия, которое не остановит ни один национальный, религиозный или племенной конфликт". Эксперты по дипломатическим формулировкам без труда смогли распознать в специфическом понятии "племя, род" (stripe) намек на трагический еврейский вопрос. В этом прекрасно отдавал себе отчет германский посол фон Вайцзеккер, выславший переведенную статью в Берлин и присовокупивший к ней письмо с комментариями: "Папа, хоть и подвергаемый давлению со всех сторон, не позволил себе демонстративную критику депортации евреев из Рима… мало кто воспримет текст в качестве аллюзии, пусть и весьма неопределенной, на тему евреев". И чуть ниже: "Можно сказать, что данная проблема, столь неприятная в свете германо-ватиканских отношений, разрешена".

С римскими евреями тоже все было разрешено быстро: их ликвидировали. Не случайно монсиньор Монтини сделал пометку в своем дневнике: "Эти евреи больше не вернутся в свои дома". В течение нескольких дней после прибытия в Аушвиц почти все эти люди погибли. Некоторые скончались еще в пути.

В 1963 году в Берлине был представлен текст пьесы Рольфа Хоххута под названием Dеr Stellvertreter ("Викарий"). Поставленная на сценах Лондона и Нью-Йорка, в Риме эта пьеса была запрещена из-за того, что она оскорбляла главу иностранного государства. Но актеры Джан Мария Волонте и Карло Чекки сумели организовать тайное представление. Пьеса недвусмысленно возлагала на понтифика ответственность за равнодушие к разоблачениям того, что реально творилось в лагерях смерти. Папа Пачелли обвинялся и в том, что преспокойно увязал свое поведение с соображениями финансовых выгод. Одной из самых острых сцен пьесы стала та, в которой Курт Герштайн, исторический персонаж, свидетель геноцида и уничтожения людей в газовых камерах, в своем монологе вопрошает небеса и обращает к ним мольбу, стоя на месте "зачистки" еврейского населения Рима.

Драма, непритязательная с художественной точки зрения и кое-где исторически необоснованная, заслужила внимание тем, что буквально взорвала и вывела на первый план замалчивавшуюся ситуацию: линию поведения Пия XII в связи с холокостом. Проблематика комплексная и непростая, по ней имеется большая библиография, но архивы Святого престола прочно закрыты от пытливых взглядов исследователей, и Ватикан не расположен что-либо менять.

Рассказ о том, что произошло в тот период, мог бы показаться сценарием шпионского фильма, если бы речь не шла о трагедии целого народа и всего человечества в целом.

В июле 1942 года в Швейцарию пришли первые правдивые вести о нацистском плане по истреблению евреев, впрочем, уже предвосхищенном книгой Гитлера "Майн кампф", изданной в 1925 году. Во время визита в Цюрих немецкий промышленник Эдуард Шульте, глава правления горнорудной компании, одного из лидеров немецкой промышленности, поддерживавший дружеские контакты с руководством Третьего рейха, сообщил своему другу Исидору Коппельману, что штаб-квартира фюрера составила проект по депортации всех европейских евреев на восточные территории, где их планировалось массово уничтожить синильной кислотой. Коппельман тотчас же поставил об этом в известность Беньямина Сагаловича, работавшего в Союзе еврейских общин Швейцарии. Сагалович посчитал этот слух страшной угрозой и проинформировал Герхарда Ригнера, управлявшего в ту эпоху женевским офисом Всемирного еврейского конгресса.

Они встретились и попробовали свести воедино все имевшиеся сведения с обрывками новостей, полученных от различных более-менее непосредственных свидетелей. Гипотеза о провокации была забракована, а информация признана, по сути, верной, к тому же исходила она в этот раз из надежного источника: убежденного противника нацизма, немца по национальности, а не еврея. Многое в чудовищном плане совпадало и с пассажами из проигнорированного многими литературного труда Гитлера, но именно там будущий диктатор недвусмысленно декларировал программу уничтожения. Еще более убедительным знаком стала волна арестов и облав, проведенная в мрачном июле 1942 года во всех крупных городах, оккупированных нацистами.

Проконсультировавшись с дирекцией конгресса в Нью-Йорке, 8 августа Ригнер попросил аудиенции у американского вице-консула в Женеве, чтобы, в свою очередь, сообщить ему о полученных сведениях. Разговор был долгим и детальным. Новости были многократно взвешены и изучены вдоль и поперек. Результатом встречи стала телеграмма, отправленная в Госдепартамент США в Вашингтон. Аналогичный визит с точно таким же исходом Ригнер нанес и в британское консульство. Финал оказался трагическим: никто, ни в Вашингтоне, ни в Лондоне, не воспринял всерьез это дело. В Лондоне один из чиновников, прочитавших доклад, сделал пометку на полях: "Безумные слухи, распускаемые евреями из страха".

Только 28 августа рапорт Ригнера попал в руки раввину Стефану Вайзу, президенту Всемирного еврейского конгресса в Нью-Йорке, известившему об этом судью Верховного суда Феликса Франкфуртера, влиятельного члена американской еврейской общины. Тот переправил информацию в Белый дом, в президентскую администрацию.

Между тем тревожные новости добрались до Ватикана и Красного Креста. Обе структуры ответили уклончиво, заявив, что у них нет возможности проверить достоверность полученной информации. Лишь к 17 декабря, когда всплыли и другие детали, многочисленные союзные правительства опубликовали в Вашингтоне, Лондоне и Москве декларацию по так называемому "окончательному решению еврейского вопроса": "Доклады не оставляют сомнений в том факте, что германские власти приводят в исполнение много раз подтвержденное самим Гитлером намерение истребить еврейское население Европы".