Племянник Доменико Фонтаны Карло Мадерно, тоже архитектор по профессии, занятый на стройке Святого Петра, почти век спустя после описываемого события оставил нам обстоятельный рассказ о нем. Вот что он пишет:

Фонтана рассчитал, какой вес мог бы приподнять, удержать и переместить на прочных веревках из пеньки каждый ворот, приводимый в движение четырьмя крепкими лошадьми и страхуемый приставленными людьми так, чтобы от натяжения не порвался даже самый толстый канат. Он выяснил, что каждая лебедка поднимала груз весом около двадцати тысяч фунтов[43] стало быть, для подъема восьмисот тысяч фунтов нужно было сорок лебедок, а также два длинных рычага, действующих под давлением лебедок и поднимающих вверх оставшуюся часть обелиска, опоясанного тросами, весом в миллион сорок три тысячи пятьсот тридцать семь фунтов.

Синхронность и скоординированность действий всех лебедок была непременным условием того, чтобы мероприятие прошло без сучка без задоринки. Руководителю операции требовался панорамный обзор местности и тотальный контроль над всеми задействованными в деле механизмами и людьми, которые должны были отчетливо слышать команды, поданные голосом, — разумеется, никаких микрофонов и громкоговорителей не было и в помине. Поэтому все должны были молчать (впрочем, онемение от нахлынувших эмоций и так было всеобщим), а звуки трубы подавали сигнал приступить к различным фазам работы.

Благодаря скрупулезной подготовке и гигантским усилиям заключительный этап операции обошелся без инцидентов:

Каждый [пришедший] на место внимательно и с тщанием исполнил отведенную ему роль. Сперва все преклонили колени и вновь обратились за помощью к Господу. Главным распорядителем был архитектор, сидевший на специальном возвышении, по его знаку заиграла труба; тогда все единым движением пришпорили 140 лошадей, тащивших 44 лебедки, а всего участвовало восемьсот работников. Они следили за тем, чтобы машины работали слаженно и были в полном порядке, отчего поднятие получилось таким быстрым и легким, что привело всех присутствовавших в изумление. Он [обелиск] встал перпендикулярно в предназначенном для того месте в 23 часа того же дня [10 сентября 1586 года], и в ознаменование окончания такого поразительного дела было много гуляний и ликования.

Самым опасным моментом стала кульминация, когда напряжение канатов было таким, что они начали дымиться; несомненно, еще чуть-чуть — и от трения они загорелись бы, что могло привести к самым пагубным последствиям, какие только можно себе представить. По народному преданию, в толпе тогда находился один генуэзский моряк, нарушивший категорическую инструкцию о тишине криком: «Воды на канаты»!" — что было тотчас исполнено. Операция была спасена.

Через пару десятилетий папа Павел V (Камилло Боргезе) вознамерился вернуть базилике форму латинского креста, который он предпочитал греческому, с одинаковыми рукавами, взятому на вооружение Микеланджело. Он поручил Карло Мадерно удлинить неф, слегка передвинув вперед фасад, в том числе с целью увеличения вместимости собора. На практике это означало возврат к ранней концепции продольного, "вытянутого" храма Сангалло, которую исправил Буонарроти. Мадерно исполнил это с похвальной проницательностью и удивительным чутьем: тот, кто сегодня смотрит на Святого Петра, может легко уловить ритмику всей конструкции, обеспечиваемую наравне с куполом анфиладами окон, перемежающихся огромными колоннами. Шесть из них сгруппированы в центре и будто служат подпорками для опирающегося на них тимпана; вместе с тем они акцентируют внимание зрителя на выдающейся вперед центральной лоджии, предназначенной для важнейших церемоний: провозглашения нового понтифика, торжественных папских благословений народа на площади и других мероприятий.

Первый эскиз Мадерно не пришелся по вкусу папе, который нашел чрезмерной разницу между высотой здания и ее длиной. Поэтому понтифик посоветовал архитектору расширить фасад с обоих концов, чтобы уравновесить и стабилизировать продольность всей структуры. Тогда же вне пилястров, замыкавших ансамбль, были добавлены два дополнительных окна, которые расположили над остающейся на уровне земли аркой. Их верхние части были декорированы в конце XVIII века двумя часами, автором которых стал Джузеппе Валадьера.

Получившееся здание в 1656 году будет окаймлено площадью, которую уже немолодой к тому времени Бернини сделает гармоничным элементом всей композиции. Результат до сих пор у нас перед глазами, и сложно вообразить, что у площади мог быть другой автор. Разве найдется тот, кто сумел бы лучше Бернини исполнить в мраморе восхитительную двойную колоннаду, обнимающую обширное пространство с фонтанами, обелиском и толпой верующих, что регулярно его заполняет?

Сколько же стоила новая базилика? Цифра, без сомнения, невообразима, но вполне соразмерна объему строительных работ и тем амбициям, которые проект должен был символически воплощать в камне. Однако стены и огромный купол — это мелочь в сравнении с обстановкой, убранством, бесчисленными художественными и декоративными элементами, количество которых в соборе постоянно увеличивалось. Если размеры собора делали очевидной исключительность и безраздельность власти, которая сумела воплотить в жизнь такое великолепие, то окончательное устройство нефов и облицовки добавляло этой самой власти отблеск вечной славы.

Когда Бернини (в очередной раз ему — и никому другому) было поручено при помощи золота и света придать ликующе-радостный облик престолу Святого Петра в глубине абсиды, он наиболее подходящими средствами интерпретировал ту монархическую идею, которую кропотливо вынашивали столетиями папы, приписав себе императорские прерогативы. Великий мастер создал картину из феерических позолоченных лучей, дымки и облаков, четырех колоссальных статуй учителей латинской и греческой церкви, ангелочков-путти, поддерживающих ключи от врат небесных и папскую тиару… В центре грандиозной композиции располагался престол, принадлежавший, по легенде, святому Петру, хотя реально этот трон был подарен папе Карлом Лысым в 875 году.

Именно так слава воспевается предельно ясно, она лучезарна и торжественна. Впрочем, нет ни одной организации в мире — будь то королевская династия или правительство, государственное учреждение или иной институт, — которая могла бы соперничать с Римско-католической церковью в пышной красочности церемоний: похорон, интронизаций, беатификаций. Поэтому, задаваясь вопросом, в какую сумму обходится Святому престолу создание, поддержание и сохранение такой роскоши, мы должны помнить, что не все в этой жизни можно свести к денежному измерению. Разумеется, деньги были нужны, и, чтобы раздобыть их в достаточном количестве, никто не стеснялся опускаться до самой бессовестной симонии и скандальной торговли индульгенциями, что явилось одной из причин лютеранского движения.

В 1507 году, в понтификат Юлия II, была выпущена булла Salvator noster ("Спаситель наш"), из текста которой следовало, что всем предлагающим церкви финансовую помощь или денежный взнос в виде пожертвования будут отпущены грехи; сбор звонкой монеты делегировался епископату. То, что прозвали "святой коммерцией", становилось своеобразным внеземным помилованием, воспользовавшись которым верующие могли скостить себе многие годы чистилища; дополнительной опцией была возможность перевести деньги своим покойным родственникам. Расходы папского двора приводили к бюджетным дырам, поскольку полученные деньги шли не только на стройку Святого Петра, но и на сведение платежного баланса, так как европейские банкиры, финансировавшие Ватикан, время от времени, по истечении условленных сроков, начинали требовать возврата кредитов.

Вероятнее всего, раскол христианства произошел бы и сам по себе, но, несомненно, недостойная спекуляция такого типа усугубила и ускорила эту ситуацию. В конце октября 1517 года монах-августинец Мартин Лютер, немец крестьянского происхождения, профессор библейской экзегетики, прибил, как гласит легенда, к вратам кафедрального собора Виттенберга воззвание со своими "Девяноста пятью тезисами", то есть пунктами, которые оспаривали и опровергали практику индульгенций. Одним из поднятых вопросов был следующий: "Почему папа, будучи намного богаче триумвира Красса, не оплачивает из собственного кармана работы по возведению базилики Святого Петра, а взимает милостыню с бедных верующих?"

Впервые со дня своего основания церковь, называемая католической, иными словами, универсальной, подвергалась риску именно со стороны этого заложенного в ней значения. Проблема уже не сводилась к наличию маленьких или больших "ересей", что сопровождали, особенно поначалу, ее развитие. Это был настоящий и драматический разлом, к которому добавилась схизма англикан, твердо проводимая в жизнь честолюбивым Генрихом VIII, утвердившим положение о том, что премьер-министр Англии католиком отныне быть не может. Только в 1829 году герцог Веллингтон (победитель Наполеона в битве при Ватерлоо) добился того, чтобы король Георг IV санкционировал Акт об эмансипации католиков — закон, уравнивавший в политических правах католиков с англиканами и снимавший все препятствия к тому, чтобы католики могли быть избранными в парламент или руководить правительством Его Величества. Однако британские монархи и поныне украшают себя титулом Defensor fidei ("Защитник веры"), который Генрих VIII заработал непримиримым трактатом "В защиту семи таинств", направленным против Лютера. Подобные противоречия часты, когда в религии сверх меры смешиваются вера и политика.

Почти через полтора столетия после возникновения протестантизма, в 1656–1657 годах, иезуит Пьетро Сфорца Паллавичино, кардинал и историк, написал "Историю Тридентского собора", примечательный своей объективностью труд, несмотря на то что он был заказан и субсидировался напрямую папой. Полное название этого опуса — "История Тридентского собора, написанная П. Сфорца Паллавичино, принадлежащим к Обществу Иисуса, где авторитетными свидетельствами отвергается ложная история, распространенная на ту же тему Пьетро Соаве Поддано". Это не что иное, как католический ответ на полемически острое произведение, опубликованное несколькими годами ранее. Тем не менее автор еще раз уточняет свою позицию: "Материальное сооружение Святого Петра уничтожило основную часть его духовного фундамента; ибо с целью собрать многие миллионы скудо, каковые поглощала необъятность работ над этой церковью, преемнику Юлия пришлось предпринять то, что стало истоком ереси Лютера, истощившей церковь на многие миллионы душ".

В любом случае, прав был иезуит Сфорца Паллавичино или нет, и если да, то в какой степени, никто не знает. Но подводить итог и оценивать смету всей этой истории каждый будет по-своему.