— Сколько стоит подержанный учебник Киселева? — спросил я Вразова в 1910 году.

Вразов — крупный дядя лет сорока двух, с иконописной бородой церковного старосты, со взглядом пронизывающим, достает с полки учебник и говорит:

— Давай, мальчик, тридцать копеек.

— Дорого, — сказал я. — У меня нет таких денег.

— Какие же у тебя есть деньги, мальчик?

— Двадцать пять копеек.

— Бери, — протягивает Вразов мне книгу, по в руки мне еще нс дает, ожидая денег. Я кладу в подставленную ладонь два пятиалтынных. Учебник в моей руке, пятиалтынные со звоном падают в ящик прилавка. Я жду сдачу.

— Что стоишь, мальчик?

— Мне пять копеек сдачи, ведь я же вам дал два пятиалтынных.

— А ты говорил, что у тебя нет таких денег, мальчик. Учебник стоит тридцать копеек, ты мне уплатил столько, сколько надо. Иди спокойненько домой обедать...

Вразов — продавец честнейший и достойный самого высокого отзыва о себе — с мальчишками-покупателями поступал всегда так, как я показал на примере со мною. Рисунок покупки держаных учебников совпадал в частности с тем, который читателю уже известен.

— Ты принес мне физику Краевича, хрестоматию Вахтеровых, немецкий Глезера и Петцольда... — перечислял Вразов учебники, которые принес ученик реального училища Копылова, что тут же, неподалеку на Большом. — Немецкий потрепан основательно, сам видишь — чертиков у тебя нарисован целый хоровод. За учебник гривенник. За каждого чертика грош, копейка пара. А это что? Беллярминов? Не нужно. У меня этого господина историка полсотни вон на той полке, сейчас другой учебник пошел. Все? Сколько хочешь?

— Папа сказал, чтобы дешевле рубля по отдавал...

— Папа! — насмешливо произнес Вразов. — Мама! За рубль я сам должен продать всю эту заваль, мне хоть немного прибыли надо получить, как по-твоему? Бери сорок копеек и давай тебе господь пятерок с плюсами...

Реалистик мнется. Относительно папы он, конечно, соврал, но и за сорок копеек отдавать нелепо. Если походить по другим магазинам, наверное, дадут больше — если не рубль, так во всяком случае не меньше восьмидесяти копеек. Вразов сверлит взглядом своим реалистика, ловит на его лице каждую подвижку мышц, заглядывает ему в глаза, вдруг прибавляет гривенник, реалистик просит еще два гривенника. Спустя три-четыре минуты мирятся на шестидесяти пяти копейках... Но... из ящика на прилавок Вразов положил только шестьдесят копеек; в ответ на протесты он рекомендовал считать тщательнее, не торопясь, — на прилавке лежало больше на пятачок...

— Неправда, — нервничает реалистик, перебирая ногами и заметно меняясь в лице. — Вы говорите неправду —никакого пятачка никуда не девалось! Вы меня обсчитали!

Вразов медленно поднимается со стула и, опираясь костяшками пальцев о прилавок, грозно произносит:

— Чтооо? Как ты сказал? Пааавтори — ну?

Реалистик исчезает. Он всерьез напуган. Бог с ним, с пятачком! Мало ли что может придумать этот бородатый, свирепый дядя! Наговорит чего-нибудь родителям, а то в реальное училище жалобу подаст.

У Вразова всегда полно народу, а вот у Глебова, продавца интеллигентного (с ним водил книжную дружбу Александр Блок), вежливого, предупредительного, в его тесном магазине рядом с кинематографом «Молния» покупателей всегда два-три человека, редко когда больше пяти-шести.