Персонал аэровокзала не в первый раз отправлял загулявших работяг по домам, поэтому перед посадкой в самолет наряд полиции загнал чадящую перегаром братию в туалет – причем снаружи ожидала чуть ли не вся смена уборщиков. Только после варварского набега на санузел в сопровождении усиленного наряда полиции (двое косменов переоценили собственную лихость и уснули в обнимку прямо на кафельном полу) их отправили чуть ли не через все поле (тоже не без умысла – проветривайтесь…) к отдельно стоящему небольшому самолету с откинутым трапом, подле которого маялись два человека – стюард из экипажа и представитель компании-работодателя Пью со товарищи.

В лучах закатного солнца доблестные космонавты нетвердой походкой, с песнями и разухабистым присловьем, брели к трапу самолета, подхватываемые дюжими стюардами у самых ступенек передвижной лестницы. Из-под шасси серебристой птицы доносились характерные звуки – кто-то не совладал с желудком и сбрасывал излишки, отчего встречающие только морщились и продолжали погрузку.

– Погоди-ка, уважаемый, – внимание представителя привлек Уилсон. – Кто это?

Чалем Уилсон двигался со всей грацией сверхмассивного небесного тела, имея конечной точкой траектории створ трапа самолета. Глаза здоровяка не отрывались от цели, под мышкой Уилсона вихлялся Иван Прошин, разодетый в пух и прах; на губах Прошина пузырилась улыбка, в мозгу пузырилась одна только мысль: «На хрен всех!..»

– Стой, говорю! – Уилсон остановился. – Кто это?!

– Это брат, – сказал Чалем, все так же не отрывая глаз от трапа.

– Да какой он тебе брат?..

Уилсон задумался. Наконец, аксоны установили устойчивый синапс с нейронами, и на свет родилось монументальное:

– Он ниггер.

Представитель проводил взглядом систему из двух тел и сунул папку с бумагами стюарду:

– На фиг… Пересчитай по головам и подай жалобу в Контроль.

В салоне самолета распоряжались ражие парни в темно-синих брюках и белых рубашках.

– Давайте, ребята, садимся, пристегиваемся, – встретил один из них Прошина и Уилсона.

Братья во спирту смирнехонько уселись на свободные места; Прошину хватило сил даже застегнуть ремни.

– Пристегиваемся, кому сказано!.. – донеслось с первых рядов.

– Да пошел ты на хрен… – пьяной скороговоркой ответил кто-то.

Стюард развернулся к грубияну – а выглядел парень так, будто «хук», «джеб» и «апперкот» значили для него нечто большее, нежели интересное сочетание букв.

– Ну, ладно, ладно, – сказал кто-то, – пристегиваемся, чего ты…

Стюарды рассадили пассажиров, пристегнули ремни. После недолгого ожидания самолет вырулил на взлетную полосу и взял курс на запад. Подгулявшие космены мало-помалу стихали, придавленные тяжким грузом принятого на грудь, затихли отдельные выкрики, только Уилсон пытался рассказывать что-то, и Прошин честно кивал, ни бельмеса не понимая в бессвязной речи товарища, кивал, пока не обнаружил, что Уилсон спит, привалившись к Иванову плечу. Тогда и сам Прошин откинул спинку сиденья, прикрыл глаза, прислушиваясь к ровному гулу двигателей…