Вверх взметнулись обломки, сверкающим крошевом повисшие над Гиперионом. Оторвалась и полетела куда-то в сторону газового гиганта галерея путепровода. Словно волна пошла по всей Платформе, и по-новому заплясали тени, заметались из стороны в сторону, веселыми чертиками вздымаясь над поверхностью спутника и тут же рассыпаясь в лучах солнца и под хмурым взглядом Сатурна. Взметнулись обломки, полыхнул огонь, заставив сработать светофильтры скафандра.

Прошин падал на Платформу. Цифры, показывающие скорость, замерли. Дюзы двигателей скафандра уже заканчивали работу, а характеристическая скорость все еще обещала размазать Прошина по обшивке, и Иван схватил скафандр, предназначенный для Наденьки. Включил двигательную установку. Ресурс двигателей – чистый расходник, можно тратить, можно тратить даже батареи: без псевдомускулов и двигательной установки вполне можно выжить в космосе, главное – запас дыхания и чтобы радиация не проникла внутрь.

Рубка управления энергоконтуром. Иллюминаторы башни обзора, шлюз-кессон. Все это приближалось, приближалось быстро…

Прошин наддул скафандр. Тело сдавило, и он добавлял давление до тех пор, пока не заныли суставы. Прикрылся кофром. Закрыл руками забрало. Зажмурился.

Удар.

Темнота.

Дыхание. Боль. Есть дыхание – живой. Забрало цело, удар смягчил кофр, давление внутри скафандра. Можно пожаловаться на жизнь.

Прошин развернулся лицом к звездам и завыл. Болело все, болело так, что он забыл про аптечку с обезболивающим и минут пять просто выл от боли, через запотевшее стекло скафандра глядя на небо, усеянное точками звезд…

Обезболивающее подействовало не сразу, и до шлюза Прошин кое-как дополз, цепляясь за неровности обшивки. Благо тут невесомость – на Земле, да хоть на Титане рукой бы не шевельнул… Шлюз-кессон. Коридор. Еще шлюз. За ним помещение рубки, там Наденька, там и злодеи…

Прошин вздохнул и отвалил крышку люка.

Девушка все так же стояла прикованной к штырю. Голова с колтуном волос свесилась набок, комбинезон с оторванной контрольной панелью стал еще грязнее…

Прошин рванулся к ней, не глядя по сторонам. Аптечка, дыхательный аппарат, болеутоляющее, диагност…

Получив порцию воздуха из загубника аптечки, Наденька пошевелилась. Подняла голову, слабо улыбнулась Ивану, дернулась от инъекций лекарств…

На все помещение один за другим – раз, два, три, четыре, – грохнули выстрелы. Блестящий пистолет Дадли оказался годен не только людей пугать. Прошин и не понял сначала, что эти резкие звуки предназначались ему, только в спину один за другим – раз, два, три, четыре, – ударило что-то горячее, и руки отказались повиноваться, отказались выполнять давно затверженные процедуры реанимации пострадавшего в космосе, слабость разлилась во всем теле, и лицо Наденьки, во все глаза смотревшей на него, поплыло вниз, отдаляясь, и Прошин попытался улыбнуться девушке.

И не смог.

Все так же висели картины с инопланетными пейзажами между окон с видом на Невскую губу. Ближайшее к выходу открыли, и по-осеннему прохладный ветерок раздувал легкий тюль, шевелил тяжелую портьеру. Все так же во главе стола в виде буквы Т восседал скалой хозяин кабинета, знаменитым своим взглядом уставившийся на посетителя.

– Здравствуй, Ваня, – сказал Мухин. – Проходи, садись.

Прошин достал из черного пластикового пакета небольшой пистолет-пулемет. Барыга на рынке предлагал пистолеты – дешевле, мол, но с пистолетом на Мухина – это как на медведя с перочинным ножиком.

Иван взвел затвор.

Мухин посмотрел на оружие. На Прошина. Откинулся в кресле, глядя в глаза Ивану. Видывал виды ректор, и потертую дешевку в руках Прошина, всех достоинств которой – снятая блокировка, да разбитый регистратор, Олег Владимирович вроде как не заметил.