– Хочешь, чтобы я подключилась и проверила?

– Да.

Блум едва удержалась от желания облизнуть губы. Подключение. Геноподключение…

– Для этого тебе пришлось бы предоставить мне полный доступ к системе, – ответила она, стараясь скрыть впечатление, которое произвело на нее его предложение.

– Хорошо, – согласился Гам. – Сейчас его получишь.

– Что я буду с этого иметь? – спросила она, жадно глядя на консоль. – Это все-таки моя профессия, Напасть ее дери. Мне что, работать даром?

– Нет. Конечно, нет. Ты получишь достойную оплату в юнитах как от Погранохраны, так и от элохимов.

– Ладно, – кивнула она, радуясь, что он не заметил, что ее согласие – чистая формальность. Подойдя ближе, она села в стазис-кресло пограничника. – Сними блокировку и дай мне разъем. Я вхожу, – она на мгновение повернулась к застывшей в странной неподвижности элохим. – Только пусть это… нечто ко мне не приближается, хорошо?

– Конечно, – согласился Гам, вводя что-то на навигационной консоли. «Коды, – подумала она. – Он в самом деле все разблокирует. Конец информационному голоду. Если захочу, я могу даже отобрать у тебя весь твой любимый корабль. Напасть, неважно. Главное – геноподключение».

И оно действительно состоялось.

Еще пикосекунду назад Керк Блум находилась в «Темном кристалле» во плоти и крови, но в следующий миг она уже летела по черному туннелю, расцвеченному выжженными следами молний из нулей и единиц и почкующимися монолитами данных, возвышающимися над ней, словно ослепительно-белые горы. В конце туннеля находилась Мать, кастрированный искин корабля, которая приближалась к ней в окружении летающих вокруг иконок доступа… но Керк вырвалась из графической надстройки и скользнула в ядро системы, мир перепутанных цифр, пиктограмм и структур, потоков квантовой энергии и зависимостей между логическими конструктами данных.

Как всегда, она чувствовала, как плывет в водовороте напряжений и шепотов искина, недоступных ее пониманию, хотя она все еще пребывала в оковах системы, словно на мгновение коснувшись настоящего импринта. Но корабль и данные не стали ее частью, не превратились в продолжение персоналя. Она ощущала их, но оставалась сторонним наблюдателем.

Наблюдателем, который, однако, мог перемещать светящиеся кубики этого лабиринта.

Перед ней появились карты пограничника и элохим. Керк не нужно было ничего проверять. Она видела, какие волны информации соединяются друг с другом, а какие разделяются, какие знаки имеют значение, а какие – лишь белый шум.

А потом она увидела зигзаг.

Он походил на рану в структуре данных, замороженный во времени разлом, запутавшийся среди логических ходов. Царапина посреди красоты суперматематики пульсировала, словно гноящаяся язва. Однако Керк была уверена, что это не вирус. Склонившись над разломом, она начала склеивать не его самого, но зависимости, на которые он влиял, пока тот наконец не стал единым целым – не разрывом, но бьющимся сердцем, дополнением и следствием падающих каскадами файлов.

Керк открыла глаза.

– Сколько? – прохрипела она. Стоявший над ней Гам подсовывал ей термокружку с флюидом. Она сделала глоток, чувствуя, как кружится голова.

– Двенадцать с лишним лазурных часов, – прошептал он. – Это было что-то невероятное, Керк. Мы видели, как все складывается воедино. Сейчас Мать закончит анализ того, что ты восстановила. Ты только взгляни…

Блум поднялась с кресла, ощущая боль во всем теле. «Похоже, я здорово изголодалась, – подумала она. – Сколько я там на самом деле пробыла? Время при геноподключении расширяется – минута там длится значительно короче, естественно, в зависимости от системы».