— Не знаю. Я никогда об этом не задумывалась.

— До сегодняшнего дня меня тоже это не волновало. Но я вот о чем подумал… Может, оставим детей на выходные у моей матери, а сами сходим куда-нибудь? Мы давно уже не выходили из дома.

— Можем сходить в кино или театр, — оживилась Карина.

— Нет. Я не об этом. — Иван задорно улыбнулся. — Лучше в бар или клуб.

— Ты серьезно? Не думаешь, что мы давно уже переросли все это?

— Да ладно тебе! — Он обнял жену. — Нам ведь еще далеко до старости. Посмотри, ты еще молода, красива. Я тоже не совсем обмяк. Просто нам нужно развеяться, и тогда все вернется.

— Что вернется?

— Наша юность.

— Значит, юность? — Карина скрестила руки на груди и нахмурилась.

— Что-то не так?

— Иди ты к черту со своей юностью! — вспылила она. — Я делаю все, чтобы ты был счастлив, но тебе все мало. Ты можешь думать только о том, что потерял, вместо того, чтобы подумать о том, что получил взамен.

— Да о чем ты вообще? — Иван негодовал. Он уже понял, что ссоры не избежать.

— Знаешь, что? Забудь!

Карина демонстративно развернулась и ушла в спальню, не сказав больше ни слова. Ивану предстояла долгая ночь извинений. К необходимости извиняться после каждой ссоры, вне зависимости от того, кто был в ней виноват, Иван привык уже давно, и потому наутро разногласия были забыты.

К пятнице Иван все-таки смог уговорить Карину отдать детей матери и пойти с ним в бар неподалеку от их дома, у дверей которого всегда собирались компании молодых людей. Вечер был жаркий. К бару со всех сторон стекались люди. Изнутри пробивался ритмичный бас и возбужденные голоса. Огни неоновой вывески манили случайных прохожих заглянуть ненадолго — и остаться здесь на всю ночь.

Крупских был весел, чувствовал себя легко и раскрепощенно. Сегодня он совершенно забыл о том, что в понедельник ему придется вернуться на работу. Что завтра утром он снова будет отцом, серьезным и ответственным. Он не думал о том, что должен вовремя погасить выплаты по кредитам и отложить хоть немного, чтобы следующим летом свозить всю семью на море. Сегодня все это его не заботило: он просто отправился в бар с одной симпатичной девчонкой.

Карина шла рядом с ним, сменив привычный спортивный костюм на короткое черное платье и мягкие черные балетки. Иван всегда считал Карину красивой девушкой. Ему нравилось, как она одевалась, как она говорила — спокойно, будто держась вдали от всего на свете и не желая, чтобы мир тревожил ее мысли. И Крупских мог часами смотреть, как Карина сидит напротив, запустив пальцы в волосы, и просто быть с ней рядом, совершенно не думая, о том, что их ждет впереди, — все это не имело значения. С годами его отношение к Карине не изменилось. Он понимал, что нельзя сохранить свежесть юности, став матерью двоих детей, и попросту не замечал те мелкие недостатки, которые она приобрела за годы брака. Но все же тем вечером ему было несказанно приятно увидеть ее прежней.

Карина же восхищения мужа не разделяла, да и к затее этой относилась скептически. Желание Ивана выглядеть моложе казалось ей глупостью. Она не могла понять, почему ему так важно отрицать тот факт, что он уже не юн. Абсурдности всей ситуации добавляло то, что Ивану только исполнилось тридцать пять, а это, по мнению многих, тот возраст, когда мужчина только начинает жить.

Бар был переполнен. Всюду топтались компании молодых людей. У стойки несколько юных девушек сидели, скрестив ноги, в поисках парня, готового заплатить за коктейль. Справа от стойки возвышалась сцена, на которой стоял за пультом преисполненный надменного безразличия ди-джей. Иван и Карина заняли столик у входа, заказали себе выпить и молча уставились друг на друга. Карине это место не нравилось, и она не стеснялась показать это мужу. Иван же выглядел безмятежным, хотя музыка казалась ему каким-то бессвязным шумом. Он вдруг понял, что за время его затворничества все вокруг изменилось: изменились люди, изменилась одежда, даже музыка стала другой. Иван понял это еще до того, как услышал ее. Когда они вошли, он спросил у охранника:

— Что играет?