— Так уж прям сам! — возразили ей из толпы. — Нашелся тут благодетель! Если бы его не заставили, палец о палец не ударил бы.

— Вот-вот! — крикнул еще кто-то. — Вам лишь бы честной народ обворовывать. Мехмед Талаат знал, как с вами нужно обращаться!

Марьям, продавец, которой не посчастливилось в то утро открывать двери «Энтея», проработала в магазине пять лет, и за это время наслушалась всяких гадостей и даже успела к ним привыкнуть, но такого кощунства не стерпела даже она. Ее спокойное, нежное лицо преобразилось и теперь излучало негодование, а ее черные глаза блеснули яростью.

— Да как вы смеете?! — закричала она. — Если у вас есть хоть капля совести, немедленно покиньте очередь и больше никогда не возвращайтесь!

Но неизвестный так и не решился явить себя миру и остался стоять на месте. Марьям на секунду потеряла ощущение реальности. Она вдруг поняла, что этот мерзавец получит сегодня свой хлеб, и, не сумев сдержать слезы, побежала в подсобку. Перед тем, как захлопнуть за собой дверь, она с досадой спросила Авага Викторовича: «И зачем только вы им помогаете?», на что мужчина лишь пожал плечами и, обернувшись, посмотрел на портрет старика, висевший прямо у него за спиной.

Тем временем люди, толпившиеся у входа, никак не могли понять, что случилось с Марьям. Наконец послышался голос старушки, которая скромно стояла в стороне: «Как вам не стыдно!». Она была одной из немногих, кто знал, что для армян означает имя Мехмеда Талаата и откуда на самом деле берется бесплатный хлеб в магазине «Энтей».

Люди тянулись к «Энтею» до самого полудня, и всем, кто протягивал Авагу Викторовичу талон, он молча выдавал полбуханки черного и батон. Благодарили лишь немногие, но Аваг Викторович и не ждал благодарности. Мужчина понимал, что эти люди попросту не привыкли, чтобы о них заботились, и всюду ждали подвоха. Даже близкие Авага не могли понять, зачем он печатает эти талоны, каждую неделю покупает хлеб, а потом раздает его тем, кто за всю свою жизнь не сказал о нем доброго слова.

Не понимали его ни работники магазина, ни друзья, ни семья. А когда они решили рассказать людям о том, что делает для них Аваг, мужчина рассердился и категорически запретил говорить об этом.

— Но ведь они клянут тебя на чем свет стоит! — возражала жена. — Письма в администрацию пишут! А знаешь, что сделал один подонок на прошлой неделе, когда узнал, что хлеб закончился? Швырнул свой талон Марьям в лицо! А ты все ходишь, молчишь. Столько денег истратил, а зачем?

— Мы людям помогаем, — сердито отрезал Аваг.

— А они тебе чем ответили? Только слухи про тебя распускают и желчью плюются, того гляди магазин подожгут или еще чего хуже… — Женщина развела руками. — Ну, раз так, хоть растолкуй им, что к чему. Они ведь тебя вором считают, говорят, что у нас вся семья такая. Мне на людях стыдно показаться. Не хочешь сам говорить, стесняешься, так позволь мне рассказать.

— Если каждый о своих добрых делах будет трепаться, одно хвастовство останется, — не сдавался Аваг.

— Упрямый ты, — качала она головой. — И упрямством своим навлечешь на нас всех беду.

Но мужчина был непреклонен.

Аваг всегда был странным человеком. Странным было даже его отчество, учитывая, что в его родном Горисе, где он провел детство и юность, имя «Виктор» носил только его отец, который был назван в честь фронтового товарища деда Авага.

В школьные годы Аваг не отличался прилежностью, впрочем, как и большинство мальчишек. Единственное, что отличало его от сверстников, была строгая набожность его семьи. Закончив школу, Аваг поступил в Ереванский строительный техникум, где выучился на каменщика, после чего уехал в Россию на заработки и вскоре познакомился со своей женой.

После свадьбы супруги перебрались в небольшой поселок на севере страны. Аваг так и не сумел найти работу и потому решил заняться коммерцией. Сперва открыл маленький хлебный киоск, а спустя пять лет смог открыть свой первый продуктовый магазин, что позволило ему не просто обеспечить семью, но и задуматься о благотворительности. На мысль о талонах на хлеб Авага подтолкнула кончина его деда. Он решил, что это будет лучший способ почтить память человека, который всю жизнь говорил: «Не хлебом единым жив человек, а желанием им поделиться», что Аваг и делал на протяжении вот уже восьми лет.

Каждое воскресенье он распахивал двери «Энтея» для всех нуждающихся и тех, кто просто хотел поживиться на его доброте. Аваг знал, что далеко не все, кто приходит к нему по средам за талонами, нуждаются в помощи. Что приходят к нему и пьянчуги, и бездельники, и люди совсем не стесненные в средствах, движимые инстинктом наживы. Что многие из них говорят ужасные вещи о нем и о его семье. Но всем им Аваг Викторович давал хлеб, стараясь никого не судить. Он лишь повторял про себя: «Не хлебом единым жив человек, а желанием им поделиться» и оглядывался на портрет старика, что висел у него за спиной.