— Он не предлагал тебе остаться? Может, какие-то условия озвучивал? Все же на тебе два серьезных проекта, рискованно в начале года увольнять сценариста.

— Нет, конечно. Понимает, что после развода будет крайне тяжело работать вместе, видеть друг друга. Извинился за Ксюшино поведение. В этом плане он адекватный мужик, понимает, что такое простить нельзя. Нормально расстались, я думал, будет хуже.

— Понятно. Хорошо, что обошлось без скандала. Что теперь? Будешь звонить в

«БК»?

— Буду. — Вообще-то я уже позвонил, и мне сказали, что вскоре со мной свяжутся. Обрадовались, что наконец освободился. Но из-за угроз Санникова боюсь обнадеживать раньше времени. — Правда, если все окей, то, скорее всего, мне придется переехать в Питер, хотя бы на первое время. Будем видеться только по выходным, а меня это не устраивает. Может, что-то в Москве подвернется.

— Регина молчит насчет книги?

— Все еще рассматривают синопсис. Тут видишь какое дело, многое от момента зависит. Могут зацепиться за идею и тут же пустить в разработку, а могут годами вынашивать идею да откладывать на потом. Никогда не узнаешь заранее. Но все, что зависело от меня — я сделал. Даже концовку попсовую дописал в стиле Регинки.

— И в моем тоже! — радостно подхватывает.

— Да… и это меня, кстати, тревожит немного, — она смеется и легонько ударяет меня ладонью по плечу. — Остается самое паскудное — ждать.

Сползаю чуть ниже и прижимаюсь лбом к ее груди, обнимаю одной рукой,

закрываю глаза. Проходит целая вечность, прежде чем Вероника проводит ладонью по моей голове, пропуская волосы сквозь пальцы. Это невероятно приятно. Так медленно это делает, нерешительно. И процесс получается интимнее близости.

Она так редко меня касается, что теперь по коже морозец пробегает.

Когда-то я жалел Веронику за то, что ей приходится сталкиваться с моими проблемами, не беспокоясь, что однажды, если захочу эту женщину себе, мне самому придется разгребать ворох ее. Четверо жестоких мужчин в ее жизни и пятый я — поступивший немногим лучше. Ее бросали, оскорбляли, обманывали и даже пытались подложить под другого. А сейчас я жду, чтобы она дала мне второй шанс, поверив, что вдруг стал надежным.

И все же она гладит меня. Медленно и нерешительно. А у меня дрожь по телу от удовольствия. Веду пальцами вдоль ее гибкого позвоночника, не желая как-то еще шевелиться. Я силком заставил ее быть здесь со мной, не дал права выбора. Понимаю, что принудил. Но, может, однажды ей тоже понравится?

— Хорошо, да? — шепчу ей.

— Ага, — отвечает мне. Рука останавливается, а затем Вероника возобновляет поглаживания. Ее пальцы касаются моего затылка, затем спины. — Отвязаться от тебя совершенно невозможно, Егор Озерский.

Вероника не должна знать, что я отказался от карьеры ради нее. Ни в коем случае. Целую ее грудь сквозь ткань блузки. Она послушно расстегивает пуговки, давая мне доступ к телу, и откидывается на подушках. Быть с ней — мой выбор, и я справлюсь с последствиями сам. Это не те секреты, которыми стоит делиться с партнером.

— Ты меня любишь? — спрашиваю серьезно, когда наши лица оказываются на одном уровне. За секунду до того, как войти в нее. — Любишь? — настаиваю, задыхаясь от кайфа, когда проникаю в нее. Она выгибается, но молчит. Это бесит. — Не слышу ответа, — рычу, отдавая себе отчет, что снова принуждаю ее, теперь — говорить то, чего мне хочется.

— Люблю, — на выдохе.

Может, если будет повторять часто, сама в это поверит?