— Но если не Ада… то, кто убил мою бабушку? Ты ведь знаешь это, да? Скажи мне, кто это сделал, — возобновляет разговор Айлин.

— Твоя сестра, Сабина, — спокойно сообщаю я.

— Что? — отказывается верить в услышанное девушка.

— Саб — дочь Рудольфа Вагнера, как и ты.

Айлин со злостью швыряет подушку в стену. Та задевает вазу, которая с грохотом падает на пол, разлетаясь на куски.

— Еще одно предательство… — вскакивая на ноги, отрывисто говорит Айлин, сжимая кулаки. — Как она могла? Бабуля всегда хорошо к ней относилась, как ко второй внучке, баловала ее, покупала платья. Иногда мне даже казалось, что она любит ее больше, чем меня. Как после всего этого она могла приходить ко мне, обнимать, утешать? В глаза мне смотреть! Как?! Почему она так поступила?

— Саб пыталась защитить тебя.

— От кого? От родной бабушки? Что за бред ты несешь?

— Елена наняла отца Сабины, чтобы тот убил тебя. Она знала, что скоро умрет, и не хотела оставлять тебя без присмотра.

— Нет! Этого не может быть… Нет!

Айлин захлестывает отчаянье. Она смахивает со стола статуэтки и шкатулки, потом срывает с постели покрывало, швыряет его на пол. Хватает светильник и, выдернув его из розетки, с силой бросает в стену. Комната тут же погружается во мрак. Подбегает к окну, и пытается открыть раму.

— Дорогая, успокойся, — подходя к ней и обнимая ее за плечи, вкрадчиво говорю я. Она сбрасывает с себя мои руки и оборачивается ко мне. Ее лицо перекошено от злости, дыхание прерывистое, тяжелое. В глазах танцует то самое золотистое пламя, которого я так боюсь.

— Не трогай меня! — повышает голос она. — Ты из такого же теста! Хоть ты и стараешься сделать вид, что все хорошо, но я знаю, что ты предал меня, точно так же, как и все!

— Ты сейчас слишком взволнована, и сама не знаешь, что говоришь, — Айлин с силой толкает меня в грудь.

— Потому что ты стер мне память! — кричит она. — Испугался того, что сделал, да? Поспешил замести следы? Хорошая у вас способность, наделал делов — и раз — заставил все забыть! Что, поцеловал меня, а потом не смог справиться с собой и уподобился своему брату?

— Ничего не было. Мы уже это обсуждали.

— Тогда почему мне так больно всякий раз, когда я вижу тебя, чувствую твои руки на своем теле? Каждая клеточка моего существа заходится от отчаянья? Словно ты сломал мою волю, сделал что-то, чего я не хотела. И от этого очень больно! — в исступлении кричит Айлин. — Как ты мне это объяснишь? Какую ложь выдумаешь?

— Мне не нужно ничего выдумывать, я сказал все, как было.

— Я тебе не верю, — бросает мне в лицо Айлин. — Ты просто боишься быть искренним. Потому что тебе страшно самому себе признаться в том, что ты чувствуешь. Я хочу знать правду. Какой бы она ни была. Мне слишком долго лгали те, кто был мне дорог. Бессовестно, в глаза, изображая дружбу. А теперь это список еще пополнил и ты. Если ты хочешь, чтобы между нами сохранились добрые отношения, будь честен со мной. Клянусь, что не буду закатывать истерику и приму любую реальность. Разве я многого прошу?

«Да, — мысленно отвечаю я. — Ты просишь меня признаться в убийстве. В том, чего я не хотел делать, но заставил себя во имя долга. Как, черт подери, я могу сказать тебе, глядя в глаза, что остановил твое сердце? И если бы не мой сумасшедший брат, который вонзил мне нож в горло, ты была бы мертва?».