— Арсен знает то, у Арсена флэшка, Арсен писал… Чем же в этом расследовании занимался ты? — поддразнивая Монро, подхожу к комоду и выдвигаю по очереди ящики. Они пусты. Резким движением выдергиваю их наружу и внимательно осматриваю. Пусто. Простукиваю стены в поисках тайника, но результат тот же. Якуб стоит у окна и, скрестив руки, с легкой ухмылкой смотрит на меня, как бы донося до меня всем своим видом “Ну я же говорил!”.

— Структурирую все версии, что он озвучивает. Провожу анализ собранных улик, — не без гордости отвечает друг моего сына, и я подавляю смешок. Унылая обстановка нагоняет тоску, и у меня портится настроение.

— Почетная миссия, ничего не скажешь. Проверь еще раз стол и все, что разбросано поблизости. Бумаги, клочки писем… Все, что несущественно на первый взгляд.

— Уже проверял, ничего важного, — упрямится Якуб и бросает взгляд на часы. — Мы просто теряем время.

— Что-то подсказывает мне, что это совсем не так. Чаще всего самое важное лежит на поверхности, оттого и не бросается в глаза.

Якуб обреченно вздыхает и опускается на корточки, чтобы просмотреть разбросанные листы.

Склоняюсь над грудой книг в старинных переплетах. С ними обошлись чудовищно: порвали страницы, сломали корешки. Варвары явно не были в курсе, что они стоят целое состояние. Просматриваю их аккуратно, бережно перелистывая страницы, чтобы не повредить пожелтевшую от времени бумагу. Большая часть книг так или иначе посвящена медицинским исследованиям.

— Надо же, какая страсть была у него, — бормочу я, вытаскивая очередную книгу, открываю ее на случайной странице и застываю в удивлении. Вместо привычного текста на латыни, строгая клинопись. Перелистываю еще несколько страниц и вижу рисунок, на котором изображен мужчина, лежащий на столе, вокруг которого стоят три человека. Один из них сжимает в руках что-то напоминающее скальпель. На следующем рисунке нахожу зарисовку операции на брюшной полости. Внимательно осматриваю находку со всех сторон. Надпись на переплете стерта, никаких меток или автографа создателя. Ощущаю легкое чувство ликования.

— Якуб, — окликаю я. — Посмотри, что я нашел.

Монро внимательно изучает книгу и непонимающе смотрит на меня.

— В этой книге может крыться разгадка преступления, — воодушевленно говорю я.

— А разве шумеры писали не на глиняных табличках? — удивляется Якуб.

— Видимо кто-то хотел сохранить информацию, — пожимаю плечами я.

— И сделал специальный станок с непонятыми никому знаками, чтобы напечатать одну-единственную книгу? — продолжает удивляться Якуб.

— Ну, может, и не одну, — откликаюсь я и забираю у него из рук свою находку. Снова открываю ее и задерживаю взгляд на изображении, где две змеи переплетаются вокруг меча. — А вот и символ знаний…

— Или структура ДНК… — заглянув в книгу, говорит Якуб. — Такой рисунок был на флэшке у Конрада. Жаль, что мы ничего не понимаем в этих закорючках.

— Уверен, что нам повезет. Хотя шумерский на самом деле уникален. У него нет родства ни с одной группой языков. Это агглютинативный язык.

— Чего?

— Это значит, что в отличие от других языков, у него единицы значения соединены вместе.

— От этого объяснения все стало намного понятней. Я словно просветлел, — недовольно хмуря физиономию, отвечает Монро.