В жизни каждого человека бывает, наверно, самая яркая, самая счастливая весна, когда все манит и волнует, все кажется необычным, когда живешь беззаботно и просто, сердцем воспринимая радость и щедро отдавая ее другим. Такой стала для Павла весна 1920 года. Чудом вырвавшись из цепких объятий болезни, он словно бы родился заново.

Служба давалась легко. Его назначили командиром взвода, обязанности были хорошо знакомы, он не утомлялся. Во всяком случае оставалось достаточно сил, чтобы почти каждый вечер ходить в город.

Плохо было с одеждой. Старое обмундирование совсем обветшало, нового не давали. А Павел привык всегда быть Подтянутым, аккуратным. К счастью, находились заботливые руки, охотно бравшиеся и постирать, и залатать расползавшуюся гимнастерку.

Особенно досаждала обувь. Без сапог какой может быть кавалерист? Товарищи помогли Павлу — собрали обувку по частям. Сначала он натягивал на ноги голенища, потом так называемые калишки — стоптанные, тысячу раз чиненные головки старых сапог. Зато сияло это старье, как новое. Павел не жалел времени на чистку. Калишки его были хорошей мишенью для остряков.

Жалования Белов получал тысячу рублей — как раз на фунт самого дешевого табака. Но житейская неустроенность мало волновала его. Для кавалериста главное — конь с седлом да надежный товарищ рядом.

Незаметно надвинулся солнечный май. По ночам громыхали грозы. А с фронтов все чаще приходили тревожные вести. На Украине рвались к Днепру польские легионы. Из Крыма, собрав деникинские недобитки, выполз в Северную Таврию барон Врангель. На Дону, ободренная этими событиями, снова подняла голову контрреволюция. По степным просторам скакали большие и малые банды, грабили население, убивали советских работников, терроризировали местную власть. Были в этих бандах и ярые белогвардейцы, и сбившиеся с пути казаки, и те, кто за шесть лет войны начисто отвык ходить за плугом, зато пристрастился к беззаботной жизни на казенных харчах, к водке и доступным женщинам. Столько навидались они смертей, что чужая жизнь не стоила для них и ломаного гроша.

Красных кавалеристов поднимали по тревоге. Среди ночи отправлялись эскадроны в дальние станицы и попадали к шапочному разбору: банда, зарубив местных активистов и спалив здание Совета, успевала уйти далеко.

К борьбе с бандитами командование полка относилось формально: она отвлекала от главного дела, от подготовки маршевых эскадронов для фронта. Павла возмущало установившееся мнение, что регулярная кавалерия, мол, существует не для того, чтобы гонять по степям каких-то атаманов и атаманчиков. Это, мол, дело милиции и специальных частей. Ну а если милиция не справляется? Если банды наглеют?

Когда бандиты зарубили десять фуражиров, посланных заготовлять сено, Павел не выдержал и поставил вопрос на собрании партийного коллектива полка. Так и сказал: хватит, товарищи, тянуть волынку. Или действовать надо, или признать себя неспособными… В ответ услышал набившие оскомину слова о том, что бандиты неуловимы, что они в степи — дома. Крикнул с места:

— Добавьте три пулемета и пошлите мой взвод!

Его послали. Через двое суток после собрания он прискакал со своими бойцами в станицу, откуда только что ушла банда. Взяв проводниками местных казаков, Белов мотался за ней от хутора к хутору по ковыльному бездорожью. Банда быстро таяла. Попробуй отличить бандита от мирного крестьянина-казака, если и тот и другой возятся возле скота, искоса поглядывая на проезжающих красноармейцев. А у кого из них спрятано под стрехой оружие, кто крадучись воротился на баз среди ночи?

Ядро банды, имевшее хороших коней, без особого труда оторвалось от беловского отряда и ушло за Дон, в малолюдную степь.

Павел вернулся в Новочеркасск мрачный. Обидно было слышать насмешки: на собрании, дескать, ты горазд, а в деле не лучше других. Только коней заморил. «Обжегся», — говорили недоброжелатели. А Павел, не обращая внимания на эти разговоры, попросил командира снова послать отряд в степь. Неудачная погоня убедила его в одном: привычные действия регулярной кавалерии не принесут здесь пользы. Надо искать новую тактику. Какую? Это может подсказать лишь конкретная обстановка.

Случай не заставил себя ждать. Все произошло, как обычно. Банда налетела на станицу, вырезала советских работников, разграбила продовольственный склад. Отряд Белова прибыл на место через шесть часов после того, как бандиты скрылись. Кавалеристы двинулись следом.

На карте появилась ломаная линия, отмечавшая путь убегавшей банды. Эта линия почти совпадала с предыдущей. Преступники были настолько убеждены в своей неуязвимости, что даже не пытались запутывать следы. Надеялись на степной простор и резвых коней. Спешили на восток, за Дон. Места там пустынные, река широкая, мостов нет, брода тоже. Бандиты пользовались паромом.

Ночью Белов сделал привал в степи (в населенных пунктах у врага могли быть глаза и уши), разделил людей на группы. Одна, большая, должна преследовать банду. В другую Павел взял десять бойцов на лучших лошадях и три ручных пулемета. Эту группу повел сам. Скакали без дорог, не жалея коней. За двое суток — сто пятьдесят километров.

К переправе приблизились в утренних сумерках. Оставив в балке коноводов, ползком подобрались к реке, залегли в кустарнике, неподалеку от дома паромщика.

Вскоре на дороге появилось несколько всадников — головной дозор. Следом шло ядро банды — человек двадцать. То самое ядро, которое каждый раз скрывалось за Доном на обширных выпасах, в овечьих кошарах.

Старик паромщик вышел из дому зевая, подтягивая старые портки с выцветшими лампасами. Бандиты, смеясь, о чем-то говорили с ним.

От напряжения Павла била нервная дрожь. Боялся, выдержат ли пулеметчики, не сорвется ли выстрел. Он ждал, когда подойдет разъезд, прикрывавший врага с тыла.