Провожали Белова из барака гурьбой, не по-казенному, а как желанного человека. Почувствовал Павел: тронули стихи сердца этой прокуренной, провонявшей дегтем и конским потом казачни, измотавшейся по фронтам, во всем изверившейся и разочаровавшейся. Вот и зачастил к ним Белов. Читал рассказы Чехова и Горького, «Валерик» Лермонтова. На эти чтения собирались бойцы из других эскадронов, барак превращался в клуб. Когда не мог Белов, к донцам шел военный комиссар Дронов, недавний рабочий-металлист.

Военком был хороший товарищ, выдержанный и рассудительный, работалось с ним легко. Одна беда — мучила военкома какая-то нераспознанная болезнь, частые приступы надолго приковывали его к постели.

В ноябре Белову прислали помощника. Да такого, что он едва не ахнул от удивления при первой встрече. Знал, что кое-где в армейских частях служат женщины. Но чтобы в кавалерии, среди казаков?

Ей было лет тридцать. Плечи широкие, руки большие, сильные. Гимнастерка на груди чуть не лопнет. Лицо круглое, обветренное. Глаза — как быстрые прозрачные шарики. Волосы коротко пострижены. Через плечо — маузер в деревянной коробке.

Встала она против Белова, чуть покачиваясь с пяток на носки, осмотрела его пристально, оценивающе:

— Значит, ты и есть командир эскадрона? Ладно, давай поработаем.

А когда потолковали, улыбнулась Павлу с откровенным кокетством и пошла от него, покачивая бедрами. Он только головой мотнул: «Ну и дела-а-а…»

В коротком разговоре узнал, что насчет грамоты женщина несильна. Раньше батрачила у казаков, после революции подалась в партизаны, кашеварила, затем обучилась на пулеметчицу. В девятнадцатом году записалась в партию. Теперь ее послали сюда на усиление пролетарской прослойки.

К новому своему помощнику Павел отнесся сперва благожелательно. Плохо, конечно, что читает по слогам. Да ведь это не помешает ей заботиться о бойцах, наладить нормальное питание, баню и стирку. Задача как раз подходящая.

Жил Павел в общем бараке, где для эскадронной канцелярии сделали дощатую выгородку. Помещались там стол и два топчана. Один из них заняла женщина. Иного жилья для нее не нашлось, а снимать квартиру в Тарасовке — далеко.

Обычно в бараке даже после отбоя шутили и пересмеивались бойцы — за тонкой перегородкой слышны были их рассказы и анекдоты. А в тот вечер, когда пришла помощница, разговоры смолкли, словно обрубленные. Настороженная замерла тишина.

Женщина расспрашивала о бытовых мелочах. Павел отвернулся, увидев, что она расстегнула ворот гимнастерки. Когда заскрипел под ней топчан, спросил шепотом, можно ли погасить лампу.

— Задуй, — согласилась она.

Нелегко уснуть, если возле тебя, в двух метрах, лежит, раскинувшись, привлекательная молодка и месяц через окно словно лучом прожектора высвечивает ее постель…

Утром Павел поднялся хмурый, с головной болью. Казаки поглядывали на него с понимающей ухмылкой. Кто-то сказал вслед: оскоромился наш эскадронный.

Среди молодых бойцов поползли слухи о том, что скоро каждому красноармейцу и командиру будет придана девка или баба. Война, дескать, выбила много мужиков, в деревнях нет приплода. Поэтому решено всех незамужних и вдовых послать в армию… Которые покрасивше, тех для начальства. А остальных — во взводы. Общие нары, общий котел — вот тебе и коммуна.

— Ну и война! — гоготали у коновязи казаки. — Пострелял — и под юбку… Да мы на такой войне до последнего износа трубить будем!

Женщина на подобные разговорчики не обращала внимания. Привыкла. Ходила по баракам, смотрела, как живут красноармейцы. Потом надолго задержалась у пулеметчиков — вместе с ними разбирала и чистила «максим». Побывав на вечернем чтении, сказала Белову:

— Ты что байки им баешь? Чать не дети. Ты им лучше про контру заверни, как беляков гробить!

— Об этом с ними беседует комиссар, — сдержанно ответил Павел.