— Горжусь, командир! И скажу по секрету — чертовски рад, что в твой корпус послали. Лежал в госпитале и одного боялся: проваляюсь долго, а на мое место другого направят.

— Мы бы тебя силой вернули. Послал бы за тобой эскадрон во главе вот с таким Кириченкой, и все в порядке, — отшучивался Павел Алексеевич, стараясь не показать, как тронули его слова комиссара. — А насчет боев в тылу противника придется крепко подумать. Приспосабливаться нужно к новым условиям. Кроме партизан, других соседей у нас нет, тыл открытый. Враг может возникнуть в любое время и в любом месте, как нынче в Бабенках. Пока вперед идем, еще терпимо. А начнется большой бой — фланги и тыл дадут себя знать.

— Непрерывно вести усиленную разведку по всем направлениям.

— Это само собой, комиссар. Вашурин готовит приказ. Хотя одно дело — обнаружить противника, другое — остановить. Есть у меня мысль использовать для этой цели партизанские отряды. Нужно опереться на них. Только не знаю, насколько они боеспособны?

Белов и Щелаковский остановили коней на невысоком холме. Впереди, за полем, вновь начинался лес. Свернув с большака, ползла туда по белой целине длинная колонна всадников. Голова ее уже скрылась, втянувшись в просеку, которая издали казалась узенькой щелкой в темнозеленой стене лесного массива.

В населенном пункте Покровск, неподалеку от Вязьмы, к генералу Белову подошел человек средних лет в истрепанной шинели. Был он настолько худ, что, казалось, ветром его снесет. Глаза большие, строгие, изучающие.

— Военврач Новоселов, — представился он. — Нахожусь здесь с октября.

Белов передал Победителя коноводу, остановился с врачом. Новоселов рассказал, что командовал медсанбатом 144-й стрелковой дивизии, которая попала в окружение. Многие бойцы и командиры ушли пробиваться на запад, другие рассеялись по лесам. А медсанбат остался в Покровске. Куда же повезешь несколько сотен раненых?!

— Лечили, как могли и чем могли. Кормились у местных жителей, а у тех у самих только хлеб да картошка… Даже самого простого не было — уток, ночных горшков. Использовали каски. Однако почти всех раненых подняли на ноги. Немцы не вмешивались. Не помогали, но и не трогали. А вот в деревне Дебри такой же госпиталь был, оттуда несколько вылечившихся бойцов ушло к партизанам. Фашисты узнали, приехали в деревню, перестреляли всех раненых и медперсонал.

— Еще госпитали или медсанбаты поблизости есть?

— Точно не могу сказать, товарищ генерал. От людей слышал, что в совхозе Алексино осталось около четырехсот раненых, а в Гриднево и Ушаково — не менее шестисот.

— С медперсоналом?

— Врачи и сестры при них, конечно.

— Покажите помещение.

Шагая вслед за врачом к длинному школьному зданию, Павел Алексеевич думал, что медицинскую службу корпуса надо создавать заново. Вместе с войсками через шоссе прорвался всего лишь один медико-санитарный взвод.

Новоселов открыл дверь. Из коридора Белов вошел в большую полутемную комнату. Обледеневшие стекла плохо пропускали свет. Да и стекол уцелело немного, отверстия в рамах были заткнуты тряпьем.

Раненые лежали на дощатых топчанах, некоторые на полу, на кучах соломы, Возле стены охал боец, покачивая перевязанную руку. Павел Алексеевич вопросительно взглянул на врача.

— Восемнадцать человек ваших приняли, — сказал Новоселов.

— Сколько еще сможете? — поинтересовался Белов, выходя в коридор.

— Места хватит человек на пятьдесят. Но ни медикаментов, ни продуктов у нас нет, — развел руками врач. — Это главное. Об остальном просто умалчиваю.