— Я сам, товарищ Сталин, узнал о ней из этого письма, — ответил Маленков.
— Было поздно, я в Госплане России едва нашел работника, который что-то невнятно сказал про распоряжение Вознесенского распродать залежалые товары. Вот я и сопоставил. Во-первых. Ярмарка — это движение товаров и людей, и место ярмарки всегда выбирается таким, чтобы путь товаров был короче. Если бы эта ярмарка была в Горьком, в центре России, то ничего страшного нет — там исстари была Нижегородская ярмарка, но Ленинград это крайняя северо-западная точка России, там и при царе никогда внутрироссийских ярмарок не было. Во-вторых. Всего три года после войны, едва год, как мы отменили карточки, мы еще не восстановили ни промышленность, ни сельское хозяйство, у нас сильный товарный дефицит и нет ни килограмма лишнего хлеба, ни лишнего гвоздя. Откуда у нас взялось столько залежалых товаров, чтобы для их распродажи потребовалась ярмарка? Но раз ярмарка работает, то, значит, они есть, а появиться залежалые товары могли только в случае, если Госплан весь год умышленно направлял в торговлю товаров меньше, чем их производила промышленность СССР. То есть, специально предпринял меры, чтобы товары залежались, и был повод провести ярмарку. В-третьих. Я каждый день просматриваю газеты. Ярмарка — это публичное мероприятие, ей нужна реклама. Но я не помню ни единого объявления. Что это за подпольная ярмарка о которой знают только те, кого на нее специально пригласили?.. Из-за отношений Абакумова ко мне сотрудники МГБ меня сторонятся, но в Ленинграде в транспортном отделе работает надежный чекист, и я разбудил его. Выяснилось, что на эту ярмарку из России съехались не только торговцы, туда прибывают секретари обкомов с партийными делегациями областей… Товарищ Сталин, это не ярмарка, это партийный съезд российских коммунистов. Подпольный съезд. Зачем подпольный и что они хотят?
Сталин тяжело посмотрел на Маленкова.
— Товарищ Сталин, я первый раз об этом слышу! — Маленков в ужасе побледнел.
— Тогда еще момент. О сборе партийных делегаций в Ленинграде Правительство СССР должно было бы узнать от МГБ, от Абакумова. Я позвонил в Совмин Чадаеву — он тоже ничего не знает.
Сталин встал и надел, застегивая на все пуговицы, маршальский китель.
— Ты, Лаврентий, езжай домой, отдыхай. Мы с Георгием во всем разберемся.
— Но, может быть, я нужен? — уточнил Берия.
— Теперь, когда вопрос поставлен, уже нет, — ответил Сталин. — Это партийные дела, это работа для секретарей партии, это наш с Маленковым вопрос. Езжай домой… Так, Георгий, поднимай всех работников ЦК, обзвоните области, узнайте, кто выехал в Ленинград. Телеграммами срочно вернуть всех, немедленно вернуть! Тех, кто собирается ехать в Ленинград, предупреди — головой рискуют! А я займусь МГБ…
Вечером Маленков позвонил в Киев узнать у члена Политбюро Хрущева мнение по поводу освобождения Кузнецова от партийных должностей, объяснив, за что его снимают.
— Где, в Ленинграде? Не может быть! — ужаснулся в трубку Хрущев, а в его мозгу пролетело: «Все же провалили дело!» — Конечно я за то, чтобы снять Кузнецова с должности секретаря ЦК и начальника Управления кадров партии.
Никита повесил трубку и вытер испарину: «Выдадут или нет? Нет! Им, если меня выдавать, нужно признаться в убийстве Жданова. Спасая себя, они и меня спасут!»
Когда Хрущев слышал умствования дураков о том, что для подчинения кого-либо, требуется иметь компромат на него, то презрительно ухмылялся этой глупости. Иметь компромат на кого-либо — это иметь компромат на себя. Ведь суть компромата — это какое-то преступление, и если ты об этом преступлении не донес, то ты соучастник преступления.
Вон командующий Киевским военным округом Якир хранил в сейфе компромат на командующего Харьковским военным округом Дубового — расстреляли обоих, хотя и не только за этот компромат.
Надо не компромат иметь, а надо знать, где этот компромат можно найти, после чего дать понять, что при желании ты этим поиском займешься. Вот тогда тот, кого ты берешь за горло, будет стараться, чтобы у тебя такого желания не появилось. И Никита действовал только так — давал понять, и не больше! Особенно много у него осталось «благодарных ему» после войны, когда он многим генералам помог избавиться от разжалования и даже от расстрела, но знал, в архиве какого трибунала или особого отдела нужно искать старое дело, чтобы при необходимости прижать к ногтю или уничтожить строптивого «полководца».
Поэтому, когда в декабре 1949 года его перевели в Москву и избрали Первым секретарем Московского обкома и горкома и секретарем ЦК на место Кузнецова, то он решил не откладывая прижать и подчинить себе министра МГБ Абакумова намеком на то, что знает, где найти компромат об участии Абакумова в «ленинградском деле» и в убийстве Жданова. И дать ему понять, что если Абакумов не подтвердит свою преданность лично Хрущеву, то этот компромат будет найден.
Однако «коса нашла на камень» — Абакумов оказался столь же хитрым, коварным и бесстрашным, как и сам Хрущев.
Никита вошел в кабинет Абакумова на Лубянке несколько дней спустя после своего прибытия в Москву, его сопровождал сам Абакумов и несколько генералов МГБ.
— Ну, глянем-поглянем вашу резиденцию, товарищ Абакумов, — голос Хрущева излучал отеческую доброжелательность. — Где мне сесть?