Она ожидала малейшего предлога, чтобы покинуть Ковентри. Ей шел лишь восемнадцатый год, однако здесь, в этих стенах, у нее появилось ощущение, что молодость и красота увядают, лучшие годы уходят, растрачиваются впустую.
Кому она дарит свою юность? Грубому, необузданному человеку, которого совсем не любит! Она начинала задыхаться здесь. Замужество становилось ей ненавистным; Джейн нуждалась в передышке, не то срыв был неминуем. А уж тратить жизнь на то, чтобы рожать Говардам сыновей, она вообще не была намерена.
Даже Анна не могла удержать ее в Ковентри. Отданная на попечение деревенской кормилице, она росла, становилась крепче, совсем не болела. И по мере того, как приобретала свойственную всем младенцам миловидность, сердце Джейн оттаивало, наполнялось определенным теплом к дочери.
Она хорошо относилась к малышке. Но все это было весьма далеко от глубокой материнской любви. Возможно, сама Джейн слишком рано, не познав ни жизни, ни любви, стала матерью; возможно, виной тому был Уильям, но материнское чувство, проснувшееся в ней, было неглубоким. Анна для Джейн была все равно, что забава, милая живая игрушка, которую, конечно же, нельзя не любить. Но относиться к ней серьезно, изо дня в день заботиться о ней, лелеять и воспитывать — это было чересчур тяжело. Ей такое и в голову не приходило. И если уж на то пошло, Джейн имела право хоть чуть-чуть пожить для себя самой.
Предлог для отъезда, к сожалению, нашелся нескоро. Лишь в начале осени 1454 года — не за горами был день святого Михаила — в замок прискакал гонец из ливрейной свиты Бофоров. Он привез письма. Поначалу Джейн думала, что это, как обычно, послания братьев. Но на сей раз среди их посланий и письмо, подписанное самой королевой.
Маргарита Анжуйская в кратких и несколько туманных выражениях сообщала, что леди Говард «как придворная дама» очень нужна сейчас в Вестминстере. И что герцог Сомерсет, которого королева, несмотря на все случившееся, считает преданным слугой короны, очень хочет повидать свою дочь…
О таком же желании отца писал и старший брат.
В первую минуту Джейн охватил страх: не случилось ли что в Тауэре? Может, отец тяжело болен? Но потом она успокоила саму себя. В письмах не было ни строчки о болезни. И все же, наверное, случилось что-то серьезное — что-то такое, о чем не могут написать открыто…
Сразу выяснилось, что у Уильяма Говарда совсем иное мнение насей счет. Ему совсем не хотелось, чтобы Джейн куда-то уезжала.
— Это уж никак невозможно, что бы там ни случилось! — заявил он резко и властно. — Я должен быть последним глупцом, чтобы позволить вам уехать сейчас, когда вы снова беременны! Черт, да ведь это даже не принято! Дамы в вашем положении не показываются на людях, и вся беда в том, что королева не знает, что с вами. Напишите ей, она все поймет — дело это самое житейское, так что упрекнуть вас, коль скоро вы замужем, не за что…
Джейн действительно была беременна на четвертом месяце, однако в ее глазах это выглядело самым препятствием.
— Вы полагаете, я могу спокойно жить здесь, сознавая, что нарушила волю отца, что отказала ему, когда, может быть, это последнее, о чем он меня просит?! — Тон ее был запальчив. — Или вы думаете, сэр, что, сделав жену пленницей, добьетесь здорового потомства?
— Здорового или нет, но беременной женщине лучше сидеть дома, а не подвергать себя опасности в дороге, с этим никто не поспорит!
— Разве я не доказала, что здорова и что способна производить на свет здоровых детей? Или я не исполнила уже своего долга?
Уильям, твердо решивший настоять на своем, упрямо и грубо бросил:
— Вы еще ничего не доказали и не исполнили! Анна родилась раньше срока, да и родилась-то она девочкой! А покуда вы не родите мне настоящего наследника, ваш долг никак не назовешь исполненным!
Лицо Джейн запылало. Выпрямившись, она резко произнесла:
— Я леди из рода Бофоров и дочь герцога Сомерсета, сэр, а не племенная кобыла. Я достойна большего, чем то, для чего вы меня предназначаете!
Он в гневе шагнул к ней:
— Вы моя жена, леди Джейн. И какого бы рода вы ни были, я, черт побери, являюсь вашим единственным господином, и то, отпустить вас или нет, решаю только я, а королева не имеет к этому никакого отношения!