Когда возвращаюсь из школы, дома ни души. «Далёко» – пишу я на листе блокнота, лежащего на кухонном столе, и ухожу к себе в комнату. Ставлю Always от Erasure, разуваюсь и усаживаюсь в самом центре комнаты. Закрыв глаза, я начинаю с красного.

Цвета приходят первыми. Красный. Оранжевый. Зеленовато-голубой. Яркие цвета чередуются, словно листы бумаги для оригами в свете телеэкрана. Перебрав цвета, я перехожу к узорам – полосам, косым чертам, точкам. Одни проносятся за долю секунды. Другие я задерживаю – приостанавливаюсь по пути в Далёко. А потом я на месте.

Плана у меня нет никогда. Я никогда не знаю, что увижу после цветов и фигур.

На сей раз это утка.

Утка появляется в поле зрения и манит за собой. Я вижу остров – стандартный необитаемый остров с водой чистейшей голубизны, песком, как на идеальном пляже, и пальмой, чуть склонившей верхушку. Я выбираюсь на берег и смотрю на небо. Слышу, как в дверь стучится Джони, но не впускаю ее. В Далёко я путешествую один. Мою тень окружают ракушки. Я поднимаю одну, думая, что в ней шумит море, но ракушка молчит. Мимо проходит Тони и машет мне рукой. Он кажется счастливым, и я за него рад. Вдали рокочут вулканы, но я знаю: мне они не грозят. Утка ковыляет у моих ног, я смеюсь над ее неловкими движениями. Вот она плюхается в воду и плывет. Я следую за ней, решив искупаться.

Я начинаю погружаться. Я не тону – ни страха, ни мучений нет. Просто я не на плаву, а перемещаюсь вниз, рассекаю пустую воду, не представляя, что на дне. Ожидаю камней, рыбу, обломков кораблекрушения. Но вместо этого обнаруживаю Ноя в его студии, наносящим краску на лист бумаги. Пытаюсь разглядеть, что он рисует, но не могу. Потом осеняет: Ной рисует не картину, а свои эмоции, и каждый цвет, который он использует, выражает обиду. Я пробую уплыть, но неподвижно зависаю в воде. Это уже не Абстрактное Далёко, а Далёко Реальное. Пробую вернуться к цветам и узорам, но теперь вижу лишь порождения кисти Ноя. Пытаюсь вернуться на берег, к вулканам. Но даже заполонившая мой слух музыка убеждает: деваться некуда. И я это понимаю. Теперь я всплываю на поверхность. Ной и его студия уменьшаются в размере. Но мне ясно: мое место там. Я хочу быть с ним.

Глаз я не открываю. Еще нет. Я сижу в самом центре своей комнаты, на лестнице слышны шаги моего брата.

Иногда от понимания того, что нужно сделать, до самого действия рукой подать, а иногда – непреодолимое расстояние. Сидя с закрытыми глазами, я пытаюсь оценить дистанцию между собой и объяснением, которое придется дать. Она кажется огромной. По-настоящему огромной.

Я еще не готов.

Запускаю руку в карман и нащупываю записку Ноя. «Поверить не могу, что ты его поцеловал». Легче легкого было бы заморочиться на том, каким образом Ной узнал про поцелуй. Но это лирическое отступление, а истинная проблема – в том, что это правда.

Я открываю глаза. Принимаюсь за домашку и выполняю ее с еще меньшим энтузиазмом, чем обычно.

Решаю позвонить Тони. Трубку берет его мать.

– Пожалуйста, можно мне поговорить с Тони? – прошу я.

– Его нет, – холодно отвечает женщина.

– А где он? – спрашиваю я.

Мать Тони вешает трубку.

Я звоню своей подруге Лоре и с облегчением выясняю, что она не в гостях у своей девушки. Я прошу ее позвонить Тони и выяснить, в порядке ли он (уверен, поговорить с особой женского пола ему мать позволит). Лора с готовностью соглашается выполнить задание, через пятнадцать минут перезванивает и сообщает: Тони подавлен, но ситуация терпимая. Родители держат его под постоянным присмотром, опасаясь, что, если ослабят бдительность, он тайком с кем-нибудь поцелуется. Шансов повидать его в ближайшем будущем у меня не больше, чем стать чемпионом мира по боксу в тяжелом весе.

За ужином родители замечают мое уныние. Сперва они пытаются не обращать внимания, но любопытство пересиливает, и к десерту они берут быка за рога.

– В чем дело? – спрашивает мама.

– У тебя все в порядке? – вторит ей папа.