– Ты сама знаешь, как правильно, – бросаю я, разворачиваюсь и ухожу. Я не хлопаю дверью и не топаю вниз по лестнице. Я не забываю попрощаться с матерью Джони, которая обнимает меня с искренней теплотой.

Домой я иду пешком. Куртка у меня теплая, но я все равно дрожу. На улицах тишина, но в голове у меня все равно дикий шум.

В отношении Джони хочется надеяться на лучшее, но я все равно готов к худшему.

И это в нынешней ситуации самое печальное и безумное.

Бо́льшую часть своих чувств мне вечером удается озвучить по телефону Ною, а следующим утром в школе я стараюсь выбросить Джони из головы. До бала всего два дня, а еще нужно столько организовать.

На смерти мы не зацикливаемся – вместо этого окружаем себя всем, что остается после: камнями и словами, портретами и воспоминаниями. В первую очередь мы вешаем на стены портрет вдовы, за ним – все остальное.

Черного мы избегаем – вместо этого хотим сделать смерть цветной. Кайл выносит из кладовой синие шторы, это его личное посвящение вдове. Вместо костюмов мы просим гостей надеть фамильные вещи с аксессуарами. У меня будут дедовы часы и бабушкина булавка в форме сердца. В карман я положу носовой платок с монограммой, который другой мой дед брал на войну, и полное неугасимой любви письмо, которое в те годы написала ему бабушка. Мне нравится думать, что на балу бабушкины слова оживут – я вдохну в них новую жизнь своими мыслями и чувствами.

Следующие сорок восемь часов мы работаем не покладая рук. Эмбер отвечает за звуковое сопровождение: накладывает отрывки из книг памяти и Эмили Дикинсон[48] на отобранные ею треки. Мы отражаемся в размышлениях других людей.

Тед заглядывает в спортзал, чтобы помочь нам. Я засекаю его на флирте с Трилби, когда они перекидывают серпантин через потолочные балки. Беспредельная Дарлин издалека цокает языком, но не говорит ни слова.

Ной тоже нам помогает. Мы увеличили его снимки, чтобы повесить по углам для привлечения внимания. Он перехватывает меня, когда я расставляю под трибунами ароматические свечи.

– Разве это не пожароопасно? – спрашивает Ной.

– Тс-с! – Я подношу палец к губам, потом опускаю.

Я зажигаю свечи. В воздухе появляется аромат ванили. Ной тянется к моей щеке, большим пальцем очерчивает мне губы, шею. Он прислоняет меня к стене и целует. Я крепко целую его в ответ. Мы вдыхаем друг друга. Пока проверяется звуковая система, а столы украшаются орхидеями, мы судорожно хватаемся друг за друга, исследуем друг друга, отмечаем время движениями и шепотом. Лишь когда меня окликает Трилби, мы останавливаемся.

– Похоже, свечи работают, – говорит Ной, отстраняется и поправляет выбившуюся рубашку.

– Тс-с! – снова шиплю я, голос мой так и искрит.

– Беспутство, – с улыбкой заключает Ной. Это же одно из моих словарных слов!

В глубине души я всегда считал, что подготовка к праздникам веселее самих праздников. Объясняя Теду и Трилби, где повесить танцующих скелетов, я замечаю, как мы оживились. Беспредельная Дарлин крутит треки с Эмбер и Эми, Эмили разворачивает золоченую чашу для пунша. Кайл репетирует танец с портретом вдовы. Ной прислонился к стене спортзала и готовит фотоаппарат к снимку. Жалко, что в уютный мирок, который мы создаем, придется пустить чужих.

Но стоит подумать о Тони, и я готов открыть дверь.