– А сам ты расскажешь ему, что делал в его кресле с этим ружьишком?

– Естественно. Я защищал его имущество и общественный порядок. Я услышал шум и прибежал. – Шарриак опустил глаза, выпятил губы. – Если подумать, я много не выиграю, – продолжил он. – Он поверит мне, но сомнение останется. Уж лучше вернуться к первому варианту.

Я сделал шаг назад, уперся спиной в шкаф и сказал:

– Эммануэль, ты по уши в дерьме. Ты не убьешь двух человек, даже если физически на это способен. Давай-ка все это прекратим, разойдемся и забудем. Все другие сценарии не годятся.

Он вздохнул:

– Да, но я же не знаю, что вы там нахимичили с компьютерами. Дельваля со мной нет, а наш друг Хирш запросто повесит мне лапшу на уши, и проверить я не смогу. Сделать вид, будто ничего не было, согласен. Да только это невозможно. Вы что-то сделали, а я в точности не знаю что; очень досадно...

– Мы ничего не сделали, нам не удалось войти в программу, – сказал Хирш. – Они защищены.

– Расскажи кому-нибудь другому! Не пришли же вы только затем, чтобы стащить старое досье.

– Даю слово, – сказал Хирш.

Шарриак вспылил:

– Твоим словом только подтираться! Здесь война, гражданская. Ты даешь слово, а как только бедняга поворачивается, стреляешь ему в спину.

– В таком случае не вижу выхода, – заметил я.

Шарриак переложил ружье.

– Когда говорят, что нет решения, это значит, что решение не нравится. А оно всегда есть. А то и несколько. Более или менее неприятных. А, кажется, одно я уже нашел... Пинетти, возьми это досье, отнеси в номер Карсевиля и спрячь, но не очень старайся. Потом возвращайся.

Мне полегчало оттого, что он, похоже, отказался от своих убийственных проектов.

– Это еще один план?

– Ничуть. Ты слишком много смотришь телевизор. В конце фильма плохой герой рассказывает о своих замыслах, а хороший ускользает, и все замыслы рушатся. Если не считать, что хороший – это я. И конечно, я не буду ничего объяснять. Остановим маятник и возвратимся к тому, что происходило полчаса назад: ты – в своей комнате с украденным досье, и ничего не случилось.

Он, естественно, тотчас предупредит дель Рьеко, и мне придется объяснять, как документы очутились в моей комнате. Никто не поверит в невероятную историю с ружьем. Шарриак был прав: ничего бы не случилось. Разве что открылись мои достойные сожаления действия, меня бы сразу прогнали под свист и улюлюканье и навеки внесли в черный список.

Это было совершенно недопустимо. Надо заставить Шарриака болтать до изнеможения. Этот тип обожал слушать себя, распускать хвост, любуясь своим отражением в зеркале. А если он уверился в том, что контролирует ситуацию, ему захочется ее посмаковать. В этом – мое спасение.

– Ну и что же дальше? – спросил я.