Свалился Шарриак как подкошенный, лицом в землю. Я присел рядом. Подождал. Уже несколько зеленых мух вилось у его уха, хотя он еще не остыл.

Чуть позже я услышал рокот лодочного мотора, потом голоса жандармов или пожарных. Они очень быстро уехали, но скоро они вернутся. А пока – тишина. Пожар, полагаю, потушен: крыша гостиницы, просвечивающая сквозь ветви, такая же мирная, как и прежде. Раненых, вероятно, вывезли первым же катером. Надеюсь, убитых там нет. Если не считать Шарриака... И может быть, Хирша. Вот его-то мне жаль. Мне очень нравился Хирш.

Не знаю, разделалась ли Брижит с Дельвалем. Это ее проблема. Надеюсь, она уладила ее. Не так уж часто можно позволить себе такое удовольствие.

О том, что будет потом, я не думал. Можно было бы, конечно, оставить оружие и спуститься как ни в чем не бывало. К озеру, цивилизации, крупным воротилам, к бесшумным, но таким же смертельным стычкам. Туда, где убивают символически, где дозволено все, кроме явных физических увечий.

Да, я мог бы... А скорее всего нет. Не завидую судебному следователю, которого назначат вести это дело. Ему придется тщательно разбираться в жертвах и убийцах. А это в наше время очень деликатная вещь. Если только все мы не станем ссылаться на всеобщее умопомрачение. Но как утверждать это в мире, который сам стал безумным? Мы просто, одни и другие, дошли до своих собственных пределов. Как того желал дель Рьеко.

Зато он-то уж точно погорел. Не думаю, что "Де Вавр интернэшнл" удержится после крупных заголовков в прессе. Какое-то время я лелеял мысль убить и его. В конце концов, все это случилось из-за него. Но я не знаю, где его найти. Да и нужно ли? Хочет он того или нет, но он уже мертв. Теперь его очередь познакомиться с дверьми, которые захлопываются перед носом, с собеседниками, которые всегда на совещании, когда хочешь с ними поговорить, с холодными секретаршами, обеспокоенными кредиторами, с бессонными ночами и растроганными, доводящими до исступления глазами тех, кого любишь. Худшее из наказаний – не имеющая конца агония.

Но это не для меня. Ни за что. У меня еще осталось несколько патронов. Конечно, я мог бы обогнуть остров, пересечь озеро в узком месте, на севере. Там, наверное, не очень глубоко. Но у меня очень болит грудь, и я не знаю, смогу ли. Да и что ждет меня на той стороне? Леса и горы, а потом итальянская граница? Но больше нет границ, нигде не укроешься. Повсюду шарриаки и дель рьеки, повсюду люди, которые хотят знать, сколько денег они на тебе заработают и что у тебя внутри. Про Шарриака-то уже известно, что у него внутри, – пуля.

Я очень рад, что убил его. Даже если это ничего мне не дает.

Я пытаюсь вновь думать о пережитом, начиная с первого дня. Но я напрасно ломаю себе голову. Ошибок я не допустил. Ни одной. По-другому не могло и быть. Скоро они придут с жандармами, судьями, журналистами, и все начнут обвинять меня. А в чем я виноват? Восходящее солнце слепит глаза, и мной овладевает безмерная усталость. Что я могу им сказать? Что у меня не было выбора? Что я слишком похож на них, чтобы судить меня? Я ничем не могу угрожать им, а ведь только в этом случае они бы меня уважали. Вот рассмешить я их могу. Но боюсь, этого я не перенесу.

Пихты смотрят на меня. А я на них. Если долго не двигаться, как они, может, я превращусь в камень. Тогда мы сможем разговаривать – растительный мир с неодушевленным. Неплохое решение, когда не осталось ничего человеческого.

Но времени мне не дадут. На озере я слышу гудение мотора возвращающегося катера. Нужно на что-то решиться.

Примечания