Пихты отлого спускаются к озеру. Серое низкое небо сливается со свинцового цвета водой далеко на горизонте, там, где мягкий зеленый мех пихт колышется, как пуховая перина. Смертельно хочется спать: сказывается влияние предварительных тестов по методу ассоциативных идей.

Очень скоро они вернутся, и великое безмолвие дикой природы постепенно нарушится. Послышится глухое ворчание моторов на озере, потом, наверное, шуршание лопастей вертолета... И наконец, когда они появятся, зазвучат голоса, вначале отдаленные, затем все ближе и ближе, сопровождаемые звуком шагов. Семь или восемь веков назад загнанный, трепещущий олень, прерывисто дыша, прижимался к дереву, пытаясь скрыться от охотников; он испытывал страх, а его обостренный слух улавливал малейший звук. Я же ничего не чувствую, кроме угрюмого безразличия, хотя так же собаки идут по следу и лес шумит над головой... густые ветви... так мне и надо: здорово они меня обложили! Сам виноват. Не сумел убежать до начала облавы. А они с самого начала знали, чем все закончится, и вынудили нас действовать именно так. Но у нас не было другого выхода. Когда я наставил ружье на Шарриака, то не позволил ему объяснить мне, что это было недоразумение. Меня утешает мысль, что он покинул этот мир, не успев покаяться в своих многочисленных грехах. Было бы утешительно думать, что он понесет наказание, но если бы Бог существовал, все обернулось бы для нас иначе.

А пока – ничего. Ни звука. Что бы я сейчас ни предпринял, все будет тщетно. Мысль эта мучительна. Я слишком много думаю о произошедшем. Если бы они оставили мне хоть малейшую надежду на выход, смог бы я ухватиться за нее? Я должен был думать об этом раньше. Все было предельно логичным. Недостаточно глубокий перспективный анализ – вот в чем моя трагедия. Шарриак был прав.

И все-таки нужно иметь дьявольское чутье, чтобы распознать ловушку. Нас зацепили крючком, причем довольно легко. Одни клюнули на небольшие объявления в специализированных газетах, других поймали через офисы, а большинство схватили наживку, сидя дома, по телефону.

Однажды мне позвонила одна из барышень с голосом стюардессы, которые тянут слог в конце каждой фразы, давая понять, что служат в солидной парижской фирме. Она желала узнать, свободен ли я и не заинтересует ли меня одно предложение. Это все равно что спрашивать у потерявшегося в пустыне, не нужна ли ему карта и фляжка с водой, с улыбкой подумал я. В таком случае, продолжала она, не могу ли я дать ей свой адрес, она пошлет мне письмо по электронной почте. Мне очень нравятся послания по электронной почте. Есть время перечитать их, вникнуть в каждое слово, отметить нюансы и обдумать ответ. В телефонном диалоге невольно проявляются нежелательные элементы: интонация, акцент, тембр голоса, которые выдают собеседнику возраст, происхождение, социальное положение и душевное состояние. Письмо по электронной почте ограничивается смыслом, без ненужных помех, без того, что нежелательно. И вы выглядите таким, каким хотите быть или казаться. Если бы все переговоры велись по электронной почте, меня бы сейчас здесь не было и я бы не боролся с холодом и сном под мохнатой веткой пихты.

Несмотря на настойчивые просьбы моей жены, желавшей экономить на всем, мне удалось отстоять для себя Интернет. Нет, не местоположение жилища с фотографиями членов семьи и кличкой моей собаки, а всего лишь адрес. Именно по Интернету час спустя я получил послание, каждое слово которого крепко засело в моей голове. Сегодня очень хотелось забыть его, но все важные вещи автоматически отпечатываются в памяти, и невозможно форматировать нашу мозговую дискету. Кроме этой, основной, которую они мне готовят сегодня утром.

Нам поручено подобрать руководящие кадры для десятков европейских фирм. Ваша профессия может нас заинтересовать. Не хотите ли войти с нами в контакт?

«Де Вавр интернэшнл»

Далее следовала привычная троица: телефон, факс и адрес электронной почты. Как и полагается такому письму – никакой вежливой формулировки ни до, ни после. Фамилия Де Вавр явно происходила из северной Франции, Фландрии или Бельгии и отдавала металлургией, реконвертированной в сферу обслуживания коммунальными кредитными вливаниями.

Уже два месяца я был "безучастным зрителем". А впрочем, нет, чего ради я буду пользоваться их цивилизованными эвфемизмами, если они ищут меня, чтобы убить? Я не был "безучастным зрителем", с билетом в кармане спокойно ожидающим следующий рейс. Я был безработным, уволенным за профнепригодность. Биржевая котировка моей компании повышалась недостаточно быстро с точки зрения американских пенсионных фондов. Решено было сократить штат. Я не в обиде на них: кто-то должен был лопнуть – они или мы, – и я бы, разумеется, поступил точно так же.

Два месяца без зарплаты – это ерунда, когда в чулке кое-что есть. Но ни один чулок не выстоит перед перспективой многолетнего безденежья. Главная проблема бездеятельности: никогда не знаешь, когда все это кончится. Вначале обзваниваешь тех, кто, когда у тебя еще была работа, делал тебе заманчивые предложения или намеки на них. И вот что странно: ты их больше не интересуешь. Люди, не зная о твоей беде, еще берут телефонную трубку и выслушивают, затем слух распространяется, и становится невозможным прорваться через заслон секретарш. Тут-то и доходит до тебя, что ты чумной. Раньше ты пользовался спросом, за тебя боролись, стараясь заполучить. А теперь ты – тип, который нуждается в помощи. Просто потому, что ты ничей. Ну и времена: свобода – только на словах; говорят, что ты свободный человек, а смотрят как на дохлую крысу в похлебке.

Первое предложение с презрением отвергается. Это смешно. Что? Работа за половину моей последней зарплаты? Вы шутите? К сожалению, второго предложения нет. Когда телефон умолкает, начинаются поиски. Перестаешь ждать следующий рейс в качестве "безучастного зрителя" в комфортабельном зале ожидания и уже подумываешь, как бы попасть на взлетную полосу, чтобы проскользнуть в багажный отсек. Плевать, на какой именно рейс: "Эр-Камерун" или "Шри-Ланка". Прочитываешь кучу объявлений и наконец соображаешь, что ты ничего не умеешь делать: не разбираешься в кондиционерах, не печешь пирожки, не можешь крыть крыши, у тебя нет никакого опыта в продаже обуви. Официальные лица – советчики, – пряча глаза объясняют, что, дескать, обстановка сейчас сложная, свободное время ничего не дает, специалист ты, конечно, классный, но возраст... и запрашиваешь многовато.