– То есть… сам уехал?
– Ну да…
– А он вообще какой был?
– По ним, что ли, скажешь?.. Обычный. Ну… для них обычный. Вежливый. Улыбочка эта приклеенная.
Надя изображает фальшивую улыбку.
– А что плохого? В улыбке?
– Да я на них насмотрелась. По мне, так лучше наша искренняя злоба.
– Где насмотрелась? Здесь? Часто иностранцы останавливаются?
– Ну а где им еще останавливаться? Гостиница одна на город. Не в поле же ночевать. Я жила в Германии. Четыре года. Лучше я сама тебе скажу, сразу.
– Почему?
– Ну… я так поняла, убили его. Немца-то. А я в гостинице работаю. И в Германии жила, так что…
Пожимает плечами.
В полной темноте Есеня и Надя хорошо видны высокому человеку, скрывающемуся у деревьев за окном. Даже сутулясь, он остается высоким – он смотрит на женщин тяжелым, немигающим взглядом. В руках – темный сверток. Есеня, кажется, забыла обо всем – на ее лице впервые за долгое время появилось подобие улыбки.
– Ты там работала?
– Не-а. Романтической антирес… Замужем была.
– За немцем?
– По интернету три года переписывались. Влюбилась…
– А потом? Не сложилось?
– Ненастоящие они. Ни рыба ни мясо. У нас другое дело, люди… теплее.
– Дети?