Он достает прижизненную фотографию женщины, чью внешность кропотливо восстанавливал специалист по реконструкции, и, словно в кинофильме, кладет ее на стол между нами. Лицо на снимке мне совершенно незнакомо.

– Нет, – говорю я. – Ваше фото мне ни о чем не говорит.

– А вы что скажете? – обращается напарница детектива к Джослин.

Глаза у нее острые, проницательные.

– Нет, – повторяет за мной дочь. – И у меня никаких ассоциаций.

Говорит хорошо, твердо. Молодец, девочка…

– Где ваша няня? – интересуется девушка.

– Извините, но ее нет, – объясняю я. – К сожалению, она от нас съехала. Снялась с места неожиданно, посреди ночи, еще в пятницу. Ни записки, ни нового адреса – так что мы понятия не имеем, куда она направилась. Ханна уже проделывала подобный фокус много лет назад. Разумеется, мы очень огорчены.

– Правда? – спрашивает девушка, и они с коллегой обмениваются взглядами.

– Тут такое дело… – вступает детектив. – Мы считаем, что вашу няню зовут вовсе не Ханна Берджесс. Нам удалось установить, что настоящая Ханна умерла в феврале семьдесят третьего, в возрасте шестнадцати лет.

Мы с Джослин искренне потрясены.

– Можете точно сказать, когда она впервые покинула ваш дом?

– В восемьдесят седьмом, – отвечает дочь.

– А у вас хорошая память, – бросает девушка, чиркая ручкой в блокноте.

– Такое не забывается. Я ведь очень любила Ханну, и ее исчезновение стало для меня настоящим шоком. Знаете, она тогда будто растворилась в воздухе. Это случилось весной – я точно помню, потому что за день до того мы с ней на прогулке любовались нарциссами.

– Что же на этот раз заставило ее вновь появиться в вашем доме?

– Не знаю. В один прекрасный день она просто постучалась в дверь, словно ничего не случилось.

– И ничего не объяснила?

– Ровным счетом ничего, – качает головой Джослин. – Рассказывала что-то о том, что желает начать жизнь заново, что долго ухаживала за больной матерью.

– Ханна была очень сдержанной, – добавляю я. – Мы ценили в ней это качество.