— Ое-ешечки! — всплеснула руками старушка. — Как же ты в них до дома добралась?!
— В основном вплавь, — весело подмигнула ей Вера и прошла на кухню.
За столом, вальяжно развалившись на хлипком стульчике, сидел дядя Коля. Увидев Веру, он пружинисто подскочил вверх и замер с приоткрытым ртом, из которого торчал кусок только что откусанного пирога.
— Скучно мне было одной, — словно оправдываясь, залепетала сзади старушка. — А тут Коленька пришел. Тебя хотел попроведывать. Сказал, что вы чего-то там повздорили. Вот мы и подружились малехо.
— Да я, Веруш, ненадолго, — спешно заталкивая в рот оставшийся кусок пирога, прошамкал он. — И так засиделся уж. Домой мне давно пора. Ладноть, Василис, пошлепал я. А ты, Верк, прости меня, если я тогда чего не так сказал. Я ж люблю тебя, как папка люблю. Знаешь, как я все это время переживал. Ужас как!
— Это ты меня прости, дядя Коля, — Вера подошла к старику и крепко обняла его. — Нельзя родных людей обижать. А ты мне родной.
— Спасибо тебе, Веруш, — смахнул скудную слезу дядя Коля. — Сын несуразный забыл папку, так хоть ты у меня — единственная отрада. Ну, пошел я, бабоньки. Завтра еще забегу. Если вы не против, конечно.
— Будем ждать, — в один голос заявили Вера и Василиса Юрьевна и так же дружно рассмеялись.
Проводив дядю Колю, Вера помыла руки и села за стол. Пышные пироги оказались очень вкусными. Девушка не заметила, как съела целых три. Почувствовав насыщение, она откинулась на спинку стула.
— Вижу, вы отлично со всем справляетесь, Василиса Юрьевна, — улыбнулась она. — И печка у вас натоплена, и творожок настаивается, и во дворе порядок. Научились коровку доить?
— Ой, Веруш, и не спрашивай, — округлила глаза старушка. — Она меня всю испинала, Буренка твоя. Думала, дикая животина мне досталась. А потом ничего, привыкла. Я — к ней, она — ко мне. Сейчас мы лучшие подруги. По вечерам я ей на свою жизнь жалуюсь, а она — на свою. Так и живем.
— Получается, и не нужна я вам вовсе, Василиса Юрьевна, — погрустнела Вера.
— Нужна, Верочка, еще как нужна, — вновь всплеснула руками бабушка. — Знаешь, как у меня спину после каждой дойки ломит? Жуть! Не дай Бог тебе такую адскую боль испытать. Да и в сарае убираться тяжко. Навоз тяжелый. Не для старых плеч такая тяжесть.
— Не для старых, — согласилась Вера. — Сейчас, Василиса Юрьевна, я только переоденусь и идеальный порядок там наведу. Посмотрите, какая чистота будет.
— Ты б отдохнула лучше, девочка, — посоветовала ей бабушка. — Из больницы вернулась, не с курортов. Тебе силенки восстанавливать надо, а не эту гадость на себе таскать.
— Силенок у меня хоть отбавляй, — усмехнулась Вера. — Больше месяца в потолок плевала. Все мышцы от безделья свело. Знаете, как я все это время мечтала сарай почистить? Да вы даже представить себе не можете.
— Раз так, то беги, — разрешила Василиса Юрьевна. — А я пока ужин нам сварганю. Посидим вечерком, посплетничаем по-бабьи.
С уборкой Вера провозилась гораздо дольше, чем ожидала. Тело слушалось ее неохотно — отвыкло от тяжелой работы. Путь до навозного ящика казался бесконечным, а наполовину набитые мешки прибивали Веру к земле. Девушка тяжело вздыхала, обливалась потом, но работу все же не бросала.
С великим облегчением она вывалила в небольшой ящик последний мешок и села на лавочку. На улице смеркалось. Солнце, завершив привычный круг, спряталось за горизонт. Лишь ярко-бордовый всполох напоминал о его недавнем визите. Вера жадно глотала воздух, удивительно чистый и свежий, насыщенный запахом влажной земли, словно боялась, что кто-то отнимет у нее эту радость.
Как же она любила родную деревню! Любила каждое деревце, каждый кустик, каждое живое существо. Это ее родной край, который она никогда не предавала. С которым провела все свое детство, всю юность и часть зрелости. И теперь ей нужно набраться смелости и оставить его. И, может быть, уже никогда не вернуться.