— Я и не держу, — потрепал ее по затылку дядя Коля. — И вообще не понимаю, за что ты извиняешься.

— Спасибо, — прошептала она. — У меня к вам еще одна просьба. Мне еще бабе Клаве нужно долг отдать. Давайте, я вам денежки оставлю, а вы…

— На том свете деньги не нужны, — прервал он Веру. — Померла бабка. Уж года полтора как померла.

— Как померла?! — отпрянула от него Вера. — Не может быть! Она ведь не болела даже ничем!

— Болела, еще как, — крякнул дядя Коля. — Просто она по-тихому чахла. Не жаловалась никому, не ныла. Да и померла она так же тихо. Ее только на второй день обнаружили, когда скотина начала с ума сходить, в голос на всю деревню орать.

— Как же так… — заплакала Вера. — Как же мне теперь жить? А памятник ей поставили, дядь Коль?

— Кому ж надо на это деньги тратить, — пожал он плечами. — Деревянный крест стоит. Как у всех. С фотокарточкой. И ты не вздумай на это дело тратиться. Деньги — они живым нужнее. А ей чего? Что с памятником, что — без. И мне, как помру, никаких памятников не надо. Обойдуся как нибудь.

— Я должна, дядь Коль, — всхлипнула Вера. — Долги нужно отдавать. Иначе жизни мне спокойной не будет.

— Ну, гляди, Вер. Тебе решать. Если тебя так легче будет, то ставь. Василиса нам обед заварганила. Так что кончай бабку оплакивать и пошли за стол. Мертвым — мертвое, а живым живое. Клавка и так долгую жизнь прожила. Каждому бы так. Ей аж восемьдесят пять было. Хороший возраст. Для смерти.

— Что вы такое говорите, — отмахнулась Вера и глубоко вдохнула, чтобы успокоиться. — Хороший возраст для смерти… Ужас какой. Чем человек дольше живет, тем лучше. В августе приеду и закажу в районе памятник. Самый лучший. Баба Клава его заслужила.

Василиса Юрьевна подготовила роскошное застолье. Степашка прыгал вокруг стола и постоянно норовил что-нибудь с него стащить. Хозяйка легонько шлепала его по грязным ручонкам, наигранно хмурилась и пыталась отправить его к рукомойнику.

— Ща, — видимо, в сотый раз выкрикнул мальчик в ответ и продолжил кружение.

— Что за непослушание на корабле? — командным тоном сказала Вера. — Мой юный капитан, готовы ли вы к приему пищи на все сто процентов? Или, как всегда, только на восемьдесят пять.

— Очень есть хочу, — обиженно сквасил губки Степашка. — Так пахнет вкусно, а бабуля мне ничего не дает.

— Правильно делает, — поддержала она хозяйку. — Хоть ты и капитан, но немытый. А немытым капитанам, как и трубочистам, стыд и срам.

— Ща помою, — прогундосил мальчик и печально побрел к рукомойнику.

— Верунь, все время забываю тебе сказать, — легко перекидывая золотистые котлеты со скворчащей сковороды в глубокую чашку, обратилась к гостье Василиса Юрьевна. — Примерно полгода назад тебя спрашивала одна женщина. Странная такая, высокая, плотная, с черными, как смоль волосами. Она будто боялась чего-то, глаза все время прятала и говорила очень быстро. Волновалась сильно. Я едва разобрала ее слова. Несколько раз повторила, что ей нужно перед тобой извиниться. Она так и говорила: «На коленях прощения просить стану». Умоляла дать твой телефон. Но ведь ты мне никаких координат не оставила. Так что я ничем не смогла ей помочь.

— Что она еще говорила? — язык отчего-то то стал огромным, и Вера с трудом смогла им пошевелить, поэтому вопрос прозвучал неразборчиво, будто она проглотила часть звуков.

Но Василиса Юрьевна ее поняла. Она поставила тарелку, доверху наполненную пышными котлетами, и подошла к Вере.

— Она очень похожа на тебя, Вер, — тихо сказала женщина. — На тебя прежнюю. Те же глаза, нос. Даже мимика у вас одинаковая. А волосы у нее крашеные. Видно, что на самом деле они гораздо светлее. Тогда я подумала, что мне показалось. Да и тебя к тому времени успела немного подзабыть. Да, видно, не показалось.