Моя внешняя самовлюбленность была попыткой компенсировать неуверенность в себе и особенно в тех моих сторонах, которых я стыдился. Самовлюбленность обычно возникает из-за наших комплексов — ведь никто на самом деле не бывает самовлюбленным по своей природе. Чрезмерная гордыня — это, как правило, побочный эффект стыда, и уж поверьте мне, я достаточно стыдился своей чувствительности. Высокомерие стало защитой, которую я надевал по утрам и частенько забывал снять вечером. Я хотел контролировать все, быть напористым, уверенным в себе и оберегать себя от человека, спрятанного под броней, — чувствительного, смущенного, неуверенного. Потому что одно я знал точно: невозможно быть одновременно сильным и чувствительным, уверенным в себе и сомневающимся.

С юного возраста мальчикам твердят, что они должны расти самостоятельными и самодостаточными, и это сказывается не только на будущей неспособности просить о помощи, но и на самооценке и, как ни странно, на желании быть принятыми другими парнями, ощущать себя частью компании. Это негласное требование об уверенности в себе идет рука об руку с нашим умением проявлять стоицизм. От мальчиков и подростков ожидают, что они будут учиться загонять свои эмоции всё глубже и глубже, пока не освоят в совершенстве искусство делать хорошую мину при плохой игре и держать марку. А еще лучше — учиться прятать свои чувства так глубоко, чтобы и вовсе «забыть» об их существовании.

В моей жизни стойкость стала противоядием от чувствительности. По определению, стойкость означает «наличие (или демонстрацию) таких качеств, как упорство и настойчивость в достижении цели». Обратите внимание, что речь идет о наличии или демонстрации, а значит, вам необязательно быть уверенным в себе — достаточно лишь выглядеть таковым. Я пришел к выводу, что многие аспекты мужественности направлены не только на то, чтобы отличать мальчиков от девочек, мужчин от женщин, мужское от женского, но и на то, чтобы разделить их. И в обществе, подобном нашему, мужской путь всегда более значимый, предпочтительный. Так что внушаемые с детства убеждения — не столько о том, что мальчик должен быть стойким, напористым, сколько о том, что он не должен быть чувствительным.

Я думаю, термин «чувствительность» (когда он применяется к мальчикам и мужчинам) неправильно понимается обществом. Особенно когда его используют как оскорбление. Я получал подобные оскорбления чаще, чем могу сосчитать, — как от мужчин, так и от женщин. Чувствительность обычно определяют как «способность к пониманию чужих чувств», и это вроде бы хорошее качество, но, увы, нет. И когда в начальной школе в моем сердце взрастала неловкая нежность, это было отвергнуто — я был отвергнут, — и стало ясно: я не тот, кого можно просто принять. И впервые начал примерять на себя разные образы, чтобы понять, какие из них приемлемы для мальчика, а какие нет.

Нежный и воспитанный? Я девочка.

Громкий и назойливый? Я забавный (главное не переигрывать, иначе выйдет просто лузер).

Добрый и любящий? Я маменькин сынок или тот мальчик, с которым все дружат лишь ради выгоды, чтобы что-нибудь с него поиметь.

Беззаботный и бесстрастный? Я классный.

Вот это последнее всегда сбивало меня с толку. Чем ты более равнодушен, чем меньше у тебя эмоций, тем загадочнее и значимее ты кажешься — не только девчонкам, но и парням. Чем активнее показываешь свою заинтересованность, чем эмоциональнее себя ведешь, тем ты менее привлекателен (если только не сумеешь замаскировать заинтересованность под шутку и посмеяться над собой или кем-нибудь другим). Если тебе удастся продемонстрировать свою значимость — тебя примут, а я очень хотел, чтобы меня принимали.

Когда главная цель состоит в том, чтобы быть принятым сверстниками (войти в пресловутый «мужской клуб»), самый страшный провал — это оказаться предателем в глазах мальчиков и мужчин, уже состоящих в этом клубе. Понимая это, получить доступ к клубу довольно легко: делай все, что делают остальные, и следуй сценариям мужественности, передаваемым из поколения в поколение. Правда, никто не скажет заранее, насколько высок вступительный взнос; он будет стоить тебе одной из основных потребностей, не просто мужских, а общечеловеческих, — потребности в межличностных связях.

Когда словосочетание «мужской клуб» всплывает в СМИ или в разговорах, речь обычно идет о доминирующей мужской культуре внутри компании либо другой организации. Это дом братства, спортивный бар, место у кулера в офисе, раздевалка или комната мужчины. Но в последнее время «мужской клуб» приобрел и политический оттенок: различные сферы общественной жизни, события, акции и группы, где доминируют мужчины, — это не обычные вещи, а плохие вещи. Такую оценку многие мужчины воспринимают как атаку на каждого из нас, а не как критику культуры в целом, так что я понимаю, почему это болезненно.

Когда мы чувствуем что-то подобное, нам следует прислушаться к себе и спросить у себя: почему? Наши чувства реальны, и даже если мы смотрим на предмет иначе, нужно увидеть и обратную сторону медали. Движение в поддержку мужчин, в котором участвуют только женщины, похоже на философскую проблему с деревом, упавшим в лесу и то ли произведшим звук, то ли нет[14].

Это одна из причин, по которой я не использую и не приветствую термин «токсичная маскулинность». Его применение, на мой взгляд, неконструктивно; он слишком политизирован, и я не думаю, что маскулинность в целом токсична. Это похоже на позицию: «если мне нравится такое поведение, то это “здоровая” маскулинность, а если нет — то “токсичная”». Хватит уже делить мужчин на группы и приклеивать к ним метку «токсичный». На самом деле многие из нас понимают, что мы страдаем от проблем, которые сами помогаем создавать, и часто являемся как их источниками, так и их жертвами. Просто у нас никогда не было инструментов, позволяющих обнаружить их или хотя бы как-то назвать.

Динамика, происходящая с «мужскими клубами» в бизнесе, наблюдается повсюду — на детской площадке, в раздевалках по всей стране. То, что я называю «мужским клубом», — в действительности ментальный ландшафт: места, где мужчины собираются и где внедряют, отрабатывают, реализуют и передают дальше идеи о том, какими они должны быть. «Мужской клуб» — это место, где принимаются социальные решения, где ставится планка и где участники отгораживают себя от всех прочих людей; там ты обучаешься и приобретаешь ценность как мальчик, а затем и как мужчина.

Конечно же, все эти правила, чаяния и сценарии неписаны. Никто не раздает у входа листовки с инструкциями, не заставляет подписывать контракт, обязывающий делать то и не делать этого. Все это усваивается на собственном опыте и на опыте других парней из группы, посредством наблюдения за мужчинами в жизни, в соцсетях и в семье. Это как Бойцовский клуб. Вы не говорите о нем, не признаёте его и большую часть времени даже не подозреваете о его существовании. И именно это делает его таким опасным.

Так что же позволяет мальчику стать значимым в глазах группы? Что дает ему пропуск в клуб? В культуру братства? Неважно, о чем мы говорим — об увлечениях, о политике или о социальных проблемах, — способ принятия един во всех контекстах. Тогда и там, где я рос, мальчика ценили, если он был спортивен, высок, мускулист, забавен или громко проявлял свою самоуверенность — другими словами, являлся «альфой», парнем, которому подражали остальные парни. Также для него находилось место, если он следовал за группой и соглашался рисковать ради группы — то есть являлся «бетой»: в этой роли никто не хотел оказаться, но такой парень требовался для подкрепления власти «альф», сохранения группы и удержания ее в приемлемых рамках, чтобы она не превращалась в пародию или в преступную группировку. Каждому лидеру нужны последователи, не так ли?

Ваше место и ранг определяются силой. Она включает в себя и способность доминировать, неважно как — соревнуясь в спорте, запугивая или высмеивая, укрепляя свою позицию за счет унижения других или просто следуя за лидерами группы и подпитывая их эго.

Я довольно быстро обнаружил: чтобы достичь солидарности с группой, необходимо разговаривать определенным образом. Желая быть принятым, следует вести себя — морально и физически — противоположно своим потребностям. Каков мой самый простой способ понять, что что-то идет не так? Комок в животе. На протяжении всей своей жизни я легко распознавал, какое поведение правильное, а какое — нет, но это не значит, что я прислушивался к себе. Я верю: большинство мужчин, большинство людей чувствуют разницу между правильным и неправильным и осознают, когда пересекают моральную «серую зону». Проблема в том, что мы учимся и учим друг друга игнорировать эмоциональные и физические знаки и хранить молчание. Мы ощущаем, как что-то напрягается в глубине живота, давая нам какой-то сигнал, но закрываем на это глаза и со временем привыкаем затыкать рот своей интуиции, тем самым приглушая чувствительность к будущим несправедливостям. Когда я в школе унижал кого-нибудь (обычно исподтишка) или обсуждал размер груди какой-то девочки, форму ее задницы или ног (конечно же, за ее спиной), я зарабатывал социальные очки. И хотя мне это не нравилось, награда, полученная от группы, была желаннее той, которую я получил бы, послушав свой живот. Такая модель поведения распространена и за пределами школы, она приходит с нами практически в любую среду, где доминируют мужчины. Игнорируя показания своего морального компаса — не только для внешнего одобрения, но и из страха исключения из группы, — я учился игнорировать несправедливость ради признания в социуме. Эти небольшие поощрения в духе собаки Павлова опасны, так как они заводят нас в болото культуры братства, где процветает двойная мораль и где поощряется верность группе. Так что, ведя себя шумно и надоедливо, грубо и агрессивно, изображая из себя самоуверенного сексиста и следуя позиции «мальчишки всегда мальчишки» (все ради верности братьям), я вписывался в братство, увеличивал свою значимость, и в итоге меня замечали и более-менее принимали.

Помимо искусства говорить определенным образом я подсознательно изучал искусство умалчивать. Мы уже упоминали ранее, что мужчине нельзя признаваться в своих чувствах и совершенно точно нельзя просить о помощи, но есть и еще кое-что. Вам не дозволено обсуждать слова или действия другого парня, особенно если тот находится выше в пищевой цепи; пускай вам нечего предложить, вы всё равно способны помочь клубу — просто плывите по течению, позволяйте парням, считающим себя лидерами клуба, заниматься их делами и не обращайте на это внимания во имя солидарности. В нашем негласном клубе действуют свои законы: присягнув ему в верности, вы будете вести себя должным образом до тех пор, пока ваше поведение не травмирует вас. Все это в целом глобальный обман. Голый не только король, но и каждый из нас. Все мы без одежды, и все мы напуганы. Как в сцене из «Волшебника страны Оз», когда Тотошка отдернул штору, за которой прятался мошенник, изображающий волшебника. «Не обращайте внимания на человека за занавеской!» — пожалуй, самая известная фраза за всю историю кино. И, возможно, каждому из нас хочется выкрикнуть ее в определенный момент — а некоторым и каждый день.

В старшей школе и колледже все знали, что я не пью, и потому меня приглашали на вечеринки только в качестве личного водителя для друзей (это был мой способ принести пользу группе и не подвергаться остракизму за игнорирование предписанных правил поведения). Я часто чувствовал себя неловко и не в своей тарелке, но в то же время умел легко сливаться с толпой — требовалось лишь вести себя чуть шумнее, чем обычно, говорить чуть медленнее и держать в руках напиток, похожий на алкоголь (на самом деле «Спрайт» с клюквенным соком). Я хотел бы иметь машину времени, чтобы вернуться туда и сказать себе: «То, что сейчас делает тебя некрутым, добавит тебе крутости в будущем». Не сосчитать, скольких я встречал мужчин, лечившихся от алкоголизма и жалеющих о том, что когда-то они начали пить, или юношей, решивших не пить по разным причинам и чувствующих себя более уверенными в своем выборе, чем я в свое время. Не странно ли это: некоторые решения, принятые в юном возрасте, снижавшие нашу популярность и делавшие нас мишенью для насмешек и травли, в конце концов добавляют нам ценности, уникальности и привлекательности во взрослой жизни?