Я поместил концепции уверенности в себе, дружбы, мужской «громкости» и мужского «молчания» в одну главу, так как не сомневаюсь: мы начнем очеловечивать друг друга тогда, и только тогда, когда сумеем очеловечить себя настолько, что удовлетворим свою нужду в социальных связях (а не в социальном капитале) и потребность в выражении чувств и эмоций. Когда же мы начинаем очеловечивать друг друга, способы, которыми мы ранее расчеловечивали других людей — говоря гадости, не останавливая тех, кто говорил гадости, объективируя женщин, не противостоя несправедливости, — становятся заметнее и вызывают более выраженный когнитивный диссонанс.
По моему опыту общения с тысячами мужчин (личному и в социальных сетях), многие из нас прячут эту внутреннюю травму под своими защитными костюмами. Мужчины, которых я назвал бы очень уверенными, рассказывали мне о своей глубоко укоренившейся неуверенности. Молодые люди, с которыми я имел честь разговаривать в университетских городках, чувствуют, что у них утеряна связь с их собственными сердцами, они не знают, как соединить свои очень человечные эмоции с ограничивающими культурными представлениями о мужественности, особенно в рамках студенческих братств. Нам предлагают выбирать между уверенностью и неуверенностью, напористостью и чувствительностью, эмоциональностью и мужественностью. Но разве все это взаимоисключающие вещи?
Что, если мы можем быть одновременно уверенными
Что, если мы можем быть напористыми
Что, если мы можем быть
Что, если правильный ответ не A, B или C, а, например, D — всё вышеперечисленное? (Расскажу случай, которым, однако, не горжусь: когда я повторно писал экзаменационный тест в колледж, я сдался на середине и выбрал ответ «D, все вышеперечисленное» во всех оставшихся ответах. И набрал 980 баллов — столько же, сколько и в первый раз, когда реально прочел каждый вопрос.)
Начав с уважением относиться к своей врожденной чувствительности, честно говорить о собственной неуверенности, осознавать себя как человека, внимательнее подходить к словам и действиям — и брать на себя ответственность за них, — я обнаружил, что стал чувствовать себя по-настоящему более уверенным в том, кто я есть. Теперь не гордыня раздувает мое ложное чувство собственного достоинства — в попытке скрыть стыд, который я испытываю, — а, скорее, знание о том, что порочна система, порождающая этот стыд, но не моя мужественность или человеческие качества. Благодаря этому я ощущаю ответственность и готов принять вызов, чтобы поменять систему, переосмыслить и переработать те установки, которые ограничивают и определяют нас.
Я хочу, чтобы мужчины знали: нам не нужно быть «громкими», подавляющими, настойчивыми, перебивающими и фальшивыми в стремлении выглядеть уверенными в себе и самодостаточными. Я хочу, чтобы мужчины продолжали учиться и понимали: мы можем быть помощниками, напористыми и чувствительными, уверенными и неуверенными, теми, кто сначала слушает, а потом говорит, теми, кто знает и уважает чувства — как свои, так и чужие, — теми, кто самодостаточен и заботится о сообществе. Я хочу, чтобы мужчины помнили: под нашими защитными костюмами мужественности находятся люди, и эти люди — D, всё вышеперечисленное.
Настоящая мужская сила, полнокровная и могучая, — это сила, которая укрепляет нашу автономию и нашу общность, сила жесткая и мягкая, всепроникающая и текучая, точно сфокусированная и развернутая во всю ширь, сила, которая объединяет голову, сердце и внутренности. Такая сила, несмотря на свою мощь, не обижает, а защищает то, что нуждается в защите. Она выявляет в мужчине все лучшее, поддерживает его, когда он берет новые высоты, но не позволяет ему забыть о сердечности. Настоящая мужская сила заключается не в том, чтобы что-то доказать, а в том, чтобы поддерживать более полноценную жизнь, подлинную, наполненную заботой, страстью, целостностью, любовью и осознанностью.
Глава пятая. Достаточно привилегированный. Реальность моего расизма и привилегий белого мужчины
Вы должны преодолеть страх увидеть худшее в себе. Вам стоит больше опасаться недиагностированного расизма. Бойтесь того, что прямо сейчас вы, возможно, способствуете угнетению других и не знаете об этом. Но не бойтесь тех, кто проливает свет на это угнетение. Не избегайте шанса стать лучше.
Если название этой главы или приведенная выше цитата уже вывели вас из себя, я хочу кое-что сказать: я понимаю, так как когда-то подобные вещи раздражали и меня, и тем не менее я собираюсь о них написать. Я действительно понимаю это. И знаю, насколько политизированным и разобщающим стало слово «привилегия». Но если вы обнаружите, что это слово бесит вас и в моем тексте, я надеюсь, вы сумеете использовать инструменты, о которых мы говорили ранее, чтобы встретить это чувство лицом к лицу и попробовать разобраться, почему оно возникло. Речь идет не о политике (хотя вы можете возразить, что все в жизни имеет отношение к политике); я говорю о человечности и о том, как изменились мои взгляды на жизнь и мое поведение, которое травмировало любимых мной людей и вносило свой вклад в мир, где процветали неравенство и несправедливость.
В основе этой книги лежит мое желание оставаться открытым и искренним, и потому было бы нечестно умолчать в ней о том, что эту главу я писал в последнюю очередь, хотя и разместил в середине. Я только что закончил писать сочинение в восемь тысяч слов, в котором там и сям касался темы своей белизны, часто повторяя, что моя история — эта книга — конечно же, отражает мировоззрение белого мужчины. Но я ни разу всерьез не коснулся вопросов системного расизма, и уж тем более собственного расизма, который играет свою роль в моей жизни и моих социальных связях.
25 мая 2020 года афроамериканец Джордж Флойд был убит полицейскими в Миннеаполисе. Хотя мистер Флойд далеко не первый афроамериканец, убитый полицией, на этот раз подобное преступление вызвало массовую реакцию белых людей в США и за границей. Можно сказать, что в 2020 году с наших глаз спала пелена; полицейский убивал мистера Флойда в присутствии остальных, просто стоявших рядом и ничего не делавших, и для многих белых людей этого зрелища оказалось достаточно, чтобы понять: похоже, в нашем обществе существовала и существует большая проблема, и мы являемся ее частью. Это заставило меня по-настоящему задуматься о том, почему я не реагировал с тем же возмущением на предыдущие убийства, почему не возвысил свой голос и не использовал свою известность для борьбы с расизмом так же, как делал это в борьбе с сексизмом. Почему я игнорировал эту проблему — как многие мужчины игнорируют проблемы, связанные с их навязанной социумом мужественностью? Почему я, бахаи, верующий в необходимость уничтожения всех «-измов», придерживающийся слов Бахауллы: «Вы плоды одного дерева и листья одной ветви», не увидел ранее этой проблемы в себе, в мире? Почему я был готов «искать комфорт в некомфортном», когда это касалось моей мужественности, но не хотел делать того же в отношении расизма и белых привилегий?
Моя работа, моя зона ответственности, моя обязанность — найти ответы на эти вопросы, в том числе обращаясь к доступным ресурсам для самообразования, а также использовать власть, незаслуженно данную мне как белому мужчине, чтобы помочь изменить систему и сделать ее более справедливой для каждого.
Впервые за более чем тридцать пять лет я призна
Лишь в последние несколько лет я узнал: идея о том, что я существую в пересекающихся зонах различных привилегий, и следующая из этого необходимость использовать эти привилегии во благо тех, кто оказался на другой стороне спектра, — часть понятия интерсекциональности, которое активисты применяют в борьбе за равные права на протяжении более чем трех десятилетий.
Кимберли Креншоу, профессор юриспруденции из Калифорнийского университета и Колумбийской школы права, ввела термин «интерсекциональность» в 1989 году; тогда она опубликовала работу, посвященную судебным делам, в которых одновременно рассматривались последствия расовой и сексуальной дискриминации. Креншоу описывает интерсекциональность как «линзу, через которую вы можете видеть, где силы движутся и сталкиваются, а где связываются и пересекаются. Мы не просто имеем расовую проблему тут, гендерную здесь и еще целую группу проблем ЛГБТ вон там. Слишком часто при таком подходе упускается то, что происходит с людьми, одновременно оказавшимися под ударом всех этих проблем».
Другими словами, я не могу писать книгу, жить в честности и гармонии с собой и открыто обсуждать свою борьбу с маскулинностью, не борясь одновременно с расовыми предпочтениями, предрассудками и дискриминацией, царящими внутри культуры, в которой я живу. Я неспособен понять, как сексизм и гендерное неравенство приносят мне выгоду за счет женщин, транссексуалов и небинарных персон, не разбираясь с тем, как расизм и расовое неравенство приносят мне выгоду за счет темнокожих, представителей коренного населения и других небелых людей.
Мне еще многому нужно научиться. И еще многому нужно разучиться. Эта глава — лишь беглый взгляд на ту работу, которая только начинается во мне и, как и все остальное в этой книге, никогда не будет завершена полностью, так как мое обучение никогда не закончится. И поскольку это общий взгляд, я сфокусируюсь в основном на том влиянии, которое мои белизна и расизм оказали на темнокожих людей, ведь об этом я знаю лучше всего на данный момент. Хотя и понимаю, что это влияние распространяется далеко за его пределы, на сообщества коренных народов и других цветных людей. Каждое сообщество так или иначе пересекается с расизмом и белизной, и, честно говоря, я недостаточно проработал для себя эти темы, чтобы говорить о них с позиции человека, имеющего целостное представление о предмете. Даже рассказывая о том, что уже изучил, я боюсь, вернувшись к этому тексту через год, пять лет, десять лет, увидеть в написанном нечто оскорбительное или нелепое. В то же время я предпочитаю встретиться с этим страхом лицом к лицу. Это лучше, чем, как говорит писатель и оратор Иджеома Олуо, испугаться собственного «недиагностированного расизма» и той мысли, что «прямо сейчас я, возможно, способствую угнетению других» людей, которых люблю, моей собственной семьи, и даже не знаю об этом.