Нас разбили на «костры», отряды по 12–16 человек. В каждом «костре» было трое вожатых. Обычно было два старших вожатых и один младший, которого готовили на будущую смену. Поскольку у меня не было никакой формальной подготовки или квалификации, то меня определили в «костер» орнитологов, и звались мы просто – «Птицы». Нашей задачей было изучать местность и проводить орнитологические исследования. Однако местность, которую нам предстояло изучать, представляла собой мерзлую тундру, мощные ледники, изборожденные бездонными на вид расщелинами, из которых выпирают нунатаки – покрытые льдом горы. Надо было привыкнуть к соседству с полярными медведями, а еще к арктическому климату. Мы должны были пройти тренинг.

Как только мы заселились на базу, которая располагалась на побережье, нас запрягли перетаскивать тяжелые грузы в тренировочный лагерь в горах. Там мы будем учиться, как пользоваться ледорубом и альпинистскими кошками, ходить на лыжах и проводить спасательную операцию, если кто сорвется в расщелину. У меня сохранилась фотография, на которой я бреду в лагерь. Ростом я был 1,60 м, весом не больше 60 кг, а рюкзак был размером с меня. Но я был поджарый и крепкий, незадолго до похода участвовал в нашем местном триатлоне и занял первое место среди юниоров; к своей физподготовке я относился очень серьезно, и к тому же был весьма честолюбив. Конечно же, я не мог соревноваться в выносливости с другими, более взрослыми парнями из нашей команды. Помню, когда никто не видел, то я сгибался под тяжестью ноши и еле тащил свой рюкзак.

Перед тем как выдвигаться в лагерь в горах, нам показали, как стрелять из ружья по полярному медведю. До того я никогда не держал в руках оружие, да и остальные тоже были все чайники. На «костер» выдавалось только одно ружье, а то страшно представить, какая была бы суматошная пальба, если бы кто в отряде схватился в панике за оружие. В основном нас учили отгонять медведей от лагеря, используя кастрюли, сковородки и другую утварь, в надежде на более оптимистичные сценарии. Также каждую ночевку мы раскладывали сигнальные ракеты вокруг лагеря; если медведь наткнется на такую растяжку, пока мы спим, то в небо взлетит свето-шумовая ракета, осветит лагерь, и тогда, вероятно, зверь испугается и убежит. А звери ходили где-то рядом: мы часто видели их следы, но, по всей вероятности, они не считали нас чем-то вкусным, потому что никогда близко к лагерю не подходили.

Один раз мы тренировались в нашем горном лагере – отряд высадили перед глетчером; мы должны были подняться на лыжах по леднику до вершины, провести там несколько недель, занимаясь исследованиями, потом спуститься на то же место, где нас заберут. Единственным средством связи с внешним миром была высокочастотная рация. Она могла передавать и получать сигнал со всего мира, но, как обычно, рации печально известны непредсказуемостью работы и легкостью поломки, а еще они требуют сноровки и умений, чтобы успешно связаться с другой станцией. Антенну надо было вертеть в разные стороны, чтобы добиться передачи сигнала. Настроиться на правильную длину волны в правильном месте и так, чтобы антенна смотрела куда надо, означало часами сидеть на морозе, пытаться словить сигнал и закоченевшими руками все время разматывать тонкую проволоку, которая всегда запутывалась. Переговоры с другим оператором часто зависели от того, как волна отразится или отклонится в ионосфере. Любые атмосферные явления и даже время суток могли создавать помехи для связи. Иногда мы днями сидели без всякой возможности связаться с внешним миром. Да, славное было время, ни тебе мобильных телефонов, ни спутниковой связи, ни индивидуальных сигнальных маячков. Меня назначили связистом, и я старательно изучал все, что касалось высокочастотных волн. Но увы, меня практически тут же и разжаловали из связистов.

Мой первый сеанс связи прошел как-то так: «Ну у меня тут чуток траблы были, не мог рацию врубить. Провод замотало. Да вы не переживайте, я щас ее чуток тряхнул, и она заработала. Я из палатки глянул наружу, у нас тут наверху погода дрейх».

На что получил ответ: «Чего?»

Определенно, они подумали, что я полный иджит, который хаверит, и пожелали, чтобы я виишт!

Раньше я выезжал куда-нибудь только с семьей и потому не привык общаться сам с другими людьми из разных уголков страны, и уж тем более в такой космополитичной обстановке в Норвегии, где и находился Свальбард. К тому же в команде я был один из немногих, кто учился в простой школе, в то время как другие члены команды все были воспитанниками частных школ, так что нам было трудно даже друг друга понять. Меня тут же окрестили «шотландским горцем» и разжаловали из связистов. Я все еще помогал с антенной и прочими техническими штуками, но меня близко не подпускали к микрофону. Хоть моя гордость и была задета, но все же я согласился с правильностью такого решения. Радиосообщения были жизненно важны; помехи и прочие технические неполадки затрудняли коммуникацию, и иногда у нас было только несколько секунд, чтобы передать сообщение, так что было важно, чтобы оно было понято и принято.

Случись что непредвиденное, не было бы времени расшифровывать мой шотландский диалект. Однако я нашел выход. Мы переносили радиостанцию в большом рюкзаке. Но какими бы ни были вместительными эти экспедиционные баулы, в них нельзя было впихнуть всю необходимую провизию и снаряжение. А потому у нас были еще и нарты – такие санки с кожухом сверху, которые мы тянули за собой. Среди них имелись одни спасательные. Они длиннее остальных, специально приспособленные для транспортировки раненого, и я сразу же взялся за них отвечать. Несмотря на свои небольшие габариты, я был настроен доказать всем, что я очень сильный. Редко когда мои санки были не нагружены больше и тяжелее, чем у остальных, и я всегда этим гордился.

Несколько недель мы лезли в горы, спускались в расщелины, шли на лыжах через снежную бурю, переходили подмерзающие речки, спали в иглу. За это время мы стали тесно спаянной командой: разогревали на парафиновых горелках армейские пайки, жили по трое в палатках. В команде были и девушки, так что за эти несколько недель я разговаривал с противоположным полом больше, чем за всю свою жизнь до этого. В течение дня мы все были в сцепке, привязаны друг к другу канатами на случай, если вдруг кто сорвется и упадет в пропасть. Без такой страховки любое падение могло закончиться смертью. Жизнь каждого зависела от всех остальных в связке.

К концу нашей экспедиции я бесповоротно влюбился в походную жизнь и чуть не плакал при мысли, что надо возвращаться к обычной жизни дома. И это отнюдь не принижает достоинств домашней жизни, а говорит лишь о том, как сильно мне понравилось на природе. Приключения – это же так здорово! Временами мне казалось, что жажду к приключениям можно когда-то утолить. Но я убедился на личном примере, что для некоторых такая жажда неутолима. Один взятый рубеж или же успешно пройденное испытание дает только временное удовлетворение. С каждым разом, с каждым новым походом хочется идти еще дальше, забираться еще выше и брать все более трудные вершины, только бы почувствовать тот самый первый восторг.

Я познакомился с некоторыми из нашей местной команды спасателей, когда собирал средства на поездку. Они тоже обращались в те же самые организации для сбора денег на новый внедорожник. Я познакомился с ними поближе и сказал, что в следующий раз стану членом их команды. В ту зиму я стал ходить с ними на тренировки, хотя мне нельзя было выезжать на задание до совершеннолетия. В Свальбарде я научился вязать основные узлы, стал ездить на горном велосипеде по местным скалам и занимался скалолазанием. Вскоре я уже излазил все горы в Великобритании как летом, так и зимой.

Когда мы вернулись в Норвегию пару лет спустя, мне предложили место в команде той же самой организации, которая сейчас называется Британское исследовательское общество. В этот раз они ехали в Южную Георгию. Я почувствовал тот же самый азарт, что и в первый раз. Южная Георгия! Это же то самое место, куда добралась экспедиция Эрнеста Шеклтона. Такое предложение было слишком хорошим, чтобы быть правдой. Так и получилось: в это же самое время я поступил в университет. Мне пришлось отставить планы покорения Южной Георгии, ведь меня теперь ждали совсем другие вершины.

Тот поход много лет назад научил меня нескольким жизненно важным вещам на будущее. Совместная работа в маленькой команде требует от каждого, чтобы он выполнял свою задачу хорошо. На первое место выходят интересы команды, и часто дело не в тебе, даже если задеты твои чувства или же уязвлена гордость. Всегда надо стараться достичь того, что для тебя реально важно, и ты никогда не знаешь, какие силы придут тебе на помощь.

В одной из книг Ранульфа Файнса я наткнулся на цитату из Гете, она меня так вдохновила: «Начинайте делать все, что вы можете сделать, – и даже то, о чем можете хотя бы мечтать. В смелости гений, сила и волшебство!» Это работает в равной степени как с физическими, так и с интеллектуальными амбициями. Учеба в университете была достижением из разряда интеллектуальных, но я никогда не терял вкуса к физическим победам. Я также узнал, что самые грандиозные стремления включают в себя обе стороны.

Вот уже несколько лет работаю по профессии. Я испытал жизнь в разных ее проявлениях, в разных местах. Учеба в университете несколько отложила мою погоню за другими страстями. Мне нравилась моя работа, и она так меня увлекла, что я забыл про другие занятия, от которых когда-то получал глубокое удовлетворение. Мне нужно было больше времени для себя, больше свободы действий, которую я вряд ли получил бы, если работал на одного, даже самого гибкого работодателя. И тогда я принял решение сделать прыжок в неизведанное. Я продолжу работать ветеринаром, но не на постоянной ставке, а на временной. Вместо постоянной работы буду брать только временную, буду переезжать с места на место, если того потребует трудоустройство. Буду сам оплачивать свои налоги, определять объем работы, оплачивать страховку, профсоюзные взносы, курсы по повышению квалификации и все прочие расходы. Но взамен я получу возможность самому решать, как строить свой день, как проводить свободное время, пусть это будет хотя бы один час свободного времени. Моя жизнь какое-то время была разбалансирована; мне нужен был выход. С некоторым сожалением я уволился из клиники. Но решил для себя: лучше быть хорошим совместителем, чем плохим постоянным работником.