— Думаю, да, — ответила женщина. — Он провел детство…
— По каким причинам он мог скрывать это? — перебил ее Аубри.
— Он знал, что мне это не понравится. В этом доме ему не позволяли мучить животных. Я считаю, жестокость в детях надо пресекать.
Аубри показал ей пакетик мышьяка:
— Вы знали, что у мальчика есть яд?
Андреа не знала. Не знала она и того, что яд использовался для таксидермии и для хранения водорослей.
Комиссар отпустил ее. Мы остались вдвоем и стали обдумывать, есть ли связь между нашими находками и смертью Мэри. В цепочке, которую мы стремились восстановить между причиной и следствием, не хватало одного, решающего, звена. Мэри умерла от другого яда — не от мышьяка.
Корнехо пришлось еще раз «предъявить» нам «леденящий душу» поцелуй мальчика, чтобы Аубри обратил наконец внимание на мой рассказ о чучеле альбатроса. С того момента я получил подобающий мне статус и Аубри стал советоваться со мной обо всем. Против такого способа ведения следствия нашлось бы много возражений. Например, почему Аубри не снял отпечатки пальцев? Почему не велел сделать вскрытие? Добавим еще: только деревенский детектив выбрал бы в доверенные лица совершенно незнакомого человека. Впрочем, на все эти претензии легко ответить. От отпечатков пальцев пользы было бы не много (наверняка все мы наследили в комнате); вскрытие показало бы лишь то, что все и так знали (отравление стрихнином); и, наконец, я не какой-нибудь там человек со стороны. Манера обсуждать дело «по-семейному» тоже имеет свои преимущества: дух взаимного доверия постепенно притупляет осторожность преступника.
Маннинг постучался в дверь с нелепой робостью. Он хотел сообщить нечто важное — надо же, он осмелился произнести слово «важное»! Я с удовольствием выслушал ответ комиссара:
— Умоляю вас: потерпите с вашим откровением, пока мы не выпьем чаю.
XXIII
После чая все ушли из столовой, кроме Атуэля, Аубри, Монтеса и меня.
— Итак, послушаем, что нам имеет сообщить доктор Маннинг, здесь присутствующий.
— Гипотезу, которую я хочу предложить, я уже обсудил с сеньором инспектором Атвеллом.
Сначала мне показалось, что я не расслышал. Потом, благодаря этой фразе, мир стал стремительно трансформироваться: привычное и знакомое превращалось в таинственное и опасное. Я едва сдерживал раздражение. Только все повторял: «Атуэль, Атвелл…»[19]
Маннинг продолжал:
— Тут нет никакой моей заслуги. Это чистая случайность. Как вам известно, вчера утром я провел много времени в комнате сеньориты Мэри. Стол был завален бумагами. Случайно на листке, вырванном из блокнота, я прочитал фразу, которая привлекла мое внимание. Возможно, я придал ей слишком большое значение: я ее записал. Поднявшись в столовую, я прочитал ее Атвеллу.
Комиссар Аубри затушил в пепельнице только что зажженную сигарету.
— Упреки не в моем характере, инспектор, — заявил он, — и все же почему вы мне ничего не сказали? Узнав, кто вы такой, я бы сразу попросил вас о сотрудничестве.
— Зачем бы я стал досаждать вам версией, в которую и сам-то не верил? Но не будем застревать на процедурных вопросах. Важен результат. Пусть Маннинг нам его сообщит.