– Да, из-за Пурцеля.

Ева сглотнула и попыталась взять себя в руки. Эдит подтолкнула Штефана к двери.

– Сейчас диктант. Иначе потом не будет никакого пудинга.

Штефан, надув щеки, поплелся из комнаты. Четверо остались стоять на своих местах. Теперь испугался и Людвиг.

– Что у нас такое? Мне через полчаса нужно на кухню.

«Мне нечего больше терять», – подумала Ева и спросила:

– Каково это было, папа, удерживать душу в теле убийц?

Тут Аннегрета демонстративно рассыпала по ковру клочки рисунка и вышла.

Людвиг сел у обеденного стола. Стояла тишина. Только иногда раздавался тихий стук в окно – это ветром швыряло дождевые капли. Эдит опустилась на колени и собрала в руку клочки рисунка. Ева смотрела на картину на стене и пыталась вспомнить имена коров.

– Что ты хочешь знать, Ева? – спросил Людвиг.

«Визид в зоопарк щастье для всей семьи. Мы смотрим на звирей. Ат апасных звирей защищаит ришотка». В соседней комнате Аннегрета диктовала Штефану диктант. Она стояла над ним и, утрируя ударения, произносила текст упражнения. Штефан низко склонился над тетрадкой. Он писал медленно и делал ошибки почти в каждом слове.

– Звееерей, солнышко. «Зверей» пишется через «е». Дальше: «Коз или лошадей можно увидеть повсюду. Но где еще увидишь широкую львиную гриву или пеструю шкуру тигра?» Вопросительный знак.

«Счастливое было время». Слова отца эхом отдавались в голове у Евы, пока она стояла в трамвае, уцепившись за петлю, свисавшую с поручня. Она ехала в прокуратуру. Когда отец и мать рассказывали о времени в лагере, в прихожей зазвонил телефон. Звонила фройляйн Шенке. Нужно перевести срочный телекс из Польши. Несмотря на вечерний час, трамвай был переполнен. Еву стиснули дышащие тела, но она не чувствовала прикосновений. Она видела перед собой отца, как он прямее обычного сидит у стола. Мать, сцепив руки за спиной, прислонилась к буфету.

«Счастливое было время», – сказал отец. Потому что лагерь стал первым рабочим местом, куда он мог взять с собой жену и дочерей. Они впервые жили семьей, в большом доме, безбедно и надежно, и только со временем поняли, что это за лагерь. В казино приходили приличные офицеры, разумеется не все, попадались и такие, кто слишком много пил. Начальник политического отдела? Это который с лицом обезьяны? Вежливый, неприметный. Иногда просил объедки. Для заключенных, которые работали у него в отделе. Нет, они не знали, что он делал на службе. Нет, офицеры СС не говорили о работе за обедом.

Эдит утверждала, что вообще не ходила в лагерь. Она вела домашнее хозяйство, стирала, готовила, поднимала дочерей. Да, окна приходилось закрывать. При восточном ветре стоял жуткий запах. Да, конечно, им было известно, что там сжигают трупы. Но только потом они узнали, что людей убивали в газовых камерах. Только после войны. Почему не перевелись на другое место работы? Два раза подавали прошение. Увы. Да, отец действительно вступил в ряды СС, еще до войны. Но только чтобы не чувствовать себя таким одиноким, ведь он часто был разлучен с семьей. Не по убеждению.

Ева спросила, почему главный подсудимый плюнул матери под ноги. «И почему так враждебно настроена его жена? Что они против вас имеют?» Эдит ответила, что им это неизвестно. Отец повторил: «Нам это неизвестно». Тут в прихожей зазвонил телефон. Когда Ева после короткого разговора вернулась в гостиную с сообщением, что ей нужно на работу, отец посмотрел на нее и сказал, как будто поставил точку: «У нас не было выбора, дочь».

Ева вышла на остановке неподалеку от здания прокуратуры. Никогда прежде она не чувствовала такой усталости. Ей пришлось собрать всю волю, чтобы не сесть на скамейку в парке и больше уже не вставать. Она на лифте поднялась на девятый этаж, позвонила в стеклянную дверь, с другой стороны появилась фройляйн Шенке и открыла ей дверь.

– Привет! Пойдешь потом в «Буги»?

Ева покачала головой.

– Лемкуль идет, Миллер и этот, другой стажер… Как его, с невозможно длинными ресницами?