– То что? Что тогда?

Юрген встал.

– Я никогда не скрывал от тебя своих воззрений на то, как должен строиться брак. Я хочу, чтобы в понедельник ты отказалась.

Юрген вышел. Он был возбужден, огорчен и разгневан. Для него это такой серьезный шаг – решение вступить в брак. Он преодолел свое сопротивление и рискнул. А она нанесла ему удар в спину! Должен же он доверять будущей жене. Она должна делать то, что он говорит.

Ева все еще сидела за столом. Она взяла коробочку с обручальным кольцом, повертела ее в руках, а потом вдруг вскочила и выбежала следом за Юргеном на улицу. Он стоял возле машины и голой рукой отирал с лобового стекла нападавший снег.

– Ты ничего не забыл?

Юрген не задумываясь взял коробочку и положил ее в карман пальто. У Евы перевернулось в животе. Она вдруг страшно испугалась потерять Юргена. Или уже потеряла? Ева взяла его руку и крепко стиснула ее.

– Я не знаю, как это объяснить. Я должна это сделать. Кроме того, это же не навсегда!

– Еще бы.

– Что ты имеешь в виду?

Ева попыталась прочесть ответ в глазах Юргена, но он замкнулся и отводил взгляд.

– Ты должна ответить себе на один вопрос, Ева: насколько важна для тебя эта работа? И насколько важен для тебя я?

Юрген высвободил руку, сел в машину, включил мотор и уехал, не попрощавшись.

Эдит стояла в зале у окна, держа поднос с пустыми пивными кружками, и смотрела на улицу. По тому, как Ева стояла под фонарем, она поняла, что дочь плачет.

После полуночи Людвиг Брунс открыл в спальне окно. Он смотрел на тихий внутренний дворик, на тени высоких неподвижных елей. Вечером он принял три обезболивающие таблетки, по одной через каждые два часа. В животе горело, доктору Горфу пришлось выписать ему рецепт на другое лекарство. У Эдит тоже сильнее обычного разболелись ноги, и она как раз натирала их лечебной мазью. Легкий запах камфары и свежий ночной воздух несколько разогнали кухонный чад, всегда окутывавший Людвига, хотя он каждый вечер мыл торс с мылом.

Эдит смотрела, как муж поднял глаза к звездам. На нем была расползающаяся голубая в темно-синюю клетку пижама, которую он слишком любил и никак не мог с ней расстаться, хотя Эдит уже несколько раз приходилось подрубать концы. Поэтому рукава и штанины были слишком короткие, так что виднелись щиколотки. Но с протершейся тканью, покрывающей локти, колени и ягодицы, Эдит ничего не могла поделать. Ткань скоро порвется. Людвиг на полном серьезе предложил наставить заплаты. Эдит громко рассмеялась. Пижама с заплатами? Такого не было даже в войну.

– Она когда-нибудь просто с тебя упадет. Распадется в пыль. И будет у тебя довольно глупый вид, – закончила она.

Людвиг закрыл окно и забрался в постель. Эдит подошла к трюмо, вытерла руки маленьким полотенцем и открыла флакон с желтоватой пастой, которую густо нанесла на лицо. Вокруг губ и глаз у нее уже образовались морщинки, которые она пыталась уничтожить различными кремами. Когда она легла в кровать рядом с Людвигом, тот заметил:

– Если ты в таком виде выйдешь на улицу, тебя арестуют.

– Ну, тебя в твоей пижаме тоже, – в своем стиле ответила Эдит.