Глава 31

Тоталитарное государство, экстравагантный образ жизни

(1949–1953 гг.; возраст 55–59 лет)

Переход власти от националистов к коммунистам прошел без особых потрясений. Наступавшая коммунистическая армия брала под свой контроль все гражданские учреждения и рекрутировала в них образованных городских мужчин и женщин, чтобы дополнить ими проверенные партийные кадры. Эта государственная машина немедленно приступила к управлению страной.

Многие старые администраторы остались на своих местах и при новых партийных боссах; какое-то время в экономике не происходило ничего нового. Частному бизнесу было сказано, что его собственность еще долго останется нетронутой и что фабрики, заводы и магазины могут продолжать работать как прежде. Промышленность и торговля оставались не затронутыми национализацией в течение нескольких лет, а коллективизация сельского хозяйства не проводилась до середины 1950-х годов.

За эти годы, когда большая часть экономики оставалась в частной собственности, страна быстро оправилась от военного десятилетия.

Значительно выросло сельское хозяйство, так как новое правительство давало крестьянам кредиты и делало большие вложения в ирригацию. В городах платили субсидии, чтобы предотвратить голод. Снизилась смертность.

Однако в некоторых областях жизни разительные перемены произошли практически сразу. Одной из таких областей стало право, в котором суды были заменены партийными комитетами. Еще одной стали средства массовой информации, на которые незамедлительно накинули петлю строгой цензуры; общественное мнение было растоптано. Остальную часть общества Мао «переваривал» постепенно.

У Мао была весьма способная команда: вторым человеком в партии был Лю Шаоци, а третьим премьер-министр Чжоу Эньлай. В июне 1949 года Мао отправил Лю в Россию детально знакомиться с русской моделью управления государством. Лю пробыл в России около двух месяцев и (что было беспрецедентно для Сталина) виделся с ним шесть раз. Он встречался с множеством советских министров и управленцев и посетил многие учреждения. Сотни советских консультантов и советников были направлены в Китай; многие поехали туда на одном поезде с Лю. Но государство сталинского типа было построено в Китае еще до того, как Мао формально пришел к власти.

Новый режим столкнулся с вооруженным сопротивлением в сельских местностях и подавил его жесточайшим образом. Когда власть удалось консолидировать и укрепить, Мао начал проводить политику систематического террора, чтобы привести население к повиновению и покорности. Методы его были уникальными — маоистскими.

Мао испытывал поистине животную ненависть к праву, и его подданные были начисто лишены юридической защиты. В беседе с Эдгаром Сноу он говорил о себе как о человеке, который «не знает ни законов, ни ограничений» (эти слова были неправильно истолкованы и переведены словосочетанием «одинокий монах»). Вместо законов режим издавал указы, резолюции и газетные передовицы. Все это сопровождалось регулярным проведением «кампаний», организованных партийной системой власти. Был фасад существовавших на бумаге законов, которые формально допускали «право апелляции», но пользование этим правом рассматривалось как открытый вызов, «повод к следующему наказанию», как сказал об этом один бывший заключенный. Апелляция часто заканчивалась удвоением срока за то, что жалобщик усомнился в мудрости «народа».

В октябре 1950 года Мао развернул общенациональную «кампанию по подавлению контрреволюционеров», потратив массу энергии на эту первую крупную атаку после захвата власти, приказав начальнику милиции «докладывать о ходе кампании лично мне». Целью кампании стало все, что осталось от старого националистического режима. Все вместе бывшие сторонники националистов назывались «классовыми врагами». Враги делились на категории, такие как «бандиты», то есть те, кто участвовал в вооруженной борьбе, а их одних в стране насчитывалось несколько миллионов. Другой группой были «шпионы» — в эту группу в основном попадали не те, кто действительно шпионил, а любой интеллигент-националист. Жертвой пала вся молодая поросль бывших националистических руководителей. Старых националистов пощадили, оставив как приманку для возвращения эмигрантов. «Мы не убиваем больших чанкайшистов, — сказал Мао, — мы убиваем только маленьких чанкайшистов».

Мао издавал приказ за приказом, жестко критикуя провинциальные партийные кадры и обвиняя их в мягкотелости, побуждая их к «массовым арестам и массовым казням». 23 января 1951 года, например, он критиковал одну провинцию за «излишнюю снисходительность и малое число казней»; когда количество смертных казней возросло, он сказал, что это «улучшение» работы доставило ему «большую радость».

Эта общенациональная кампания шла рука об руку с земельной реформой в захваченных областях, где жило приблизительно две трети населения Китая. Около 3 миллионов человек были казнены, убиты разъяренными толпами или покончили с собой[96]. Мао хотел, чтобы убийства и казни были эффективными, а это означает, что они должны были совершаться публично. 30 марта 1951 года он поучал: «Во многих местах не осмеливаются убивать контрреволюционеров в больших количествах и публично. Эту ситуацию надо переломить». В одном только Пекине было проведено около 10 тысяч публичных вынесений приговора и казней. На этих процедурах присутствовали 2–4 миллиона человек. Молодая женщина, наполовину китаянка из Британии, стала свидетельницей одного такого митинга в центре Пекина, когда на площади были построены около 200 человек, которых потом одного за другим застрелили в голову, так что мозги разлетались, обрызгивая присутствующих. Даже те, кто уклонялся от присутствия на этих кровавых представлениях, не могли уклониться от вида смерти, так как по улицам часто возили на грузовиках горы свежих трупов, с которых на мостовую стекала кровь.

Мао хотел, чтобы подавляющее большинство населения — дети и взрослые — стали свидетелями насилий и убийств. Целью было запугать и ожесточить людей. В этом он далеко превзошел Сталина и Гитлера, которые по большей части старались скрывать самые гнусные свои преступления.

Мао мог бы убить и больше людей, но они были нужны ему как рабы для подневольного труда. Мао так и заявил в одном из своих приказов: некоторые люди «совершили преступления, за которые заслуживают наказания смертью», но их не надо убивать, «потому что это лишит нас рабочей силы». Миллионы людей были пощажены только для того, чтобы попасть в трудовые лагеря. Пользуясь советами русских специалистов по ГУЛАГу и депортациям, Мао устроил и у себя обширнейший архипелаг лагерей, которые официально назывались лао-гаи, «реформа через труд». Быть сосланным в такой лагерь означало быть обреченным на непосильный труд в самых отдаленных пустынях или в глубине самых ядовитых шахт, непрерывно подвергаясь оскорблениям и издевательствам. Упрятанные в эти лагеря, как слабые телом, так и сильные духом, работали до смерти. Многие заключенные были казнены, другие любыми способами совершали самоубийства, например бросаясь в соломорезку. Всего за время правления Мао число казненных и погибших в тюрьмах и лагерях достигло приблизительно 27 миллионов человек[97].

В дополнение к казням и заключению в лагеря и тюрьмы была и третья, типично маоистская форма наказания, которому подверглись многие миллионы людей во время правления Мао. Это наказание называлось «взять под наблюдение». Жертва при этом оставалась жить в обществе. Это означало «жизнь в страхе», жизнь под угрозой заключения. Этих подозреваемых арестовывали в первую очередь и снова начинали мучить при каждом новом витке усиления угнетения. Все члены семьи такого человека превращались в отверженных. Такое обращение служило предостережением обществу — не становиться на пути режима[98].

Террор работал и приносил плоды. В докладе, представленном Мао 9 февраля 1951 года, всего через несколько месяцев после начала кампании, говорилось, что «распространение провокационных слухов прекратилось, а общественный порядок стабилизировался». То, что правительство называло «слухами», было единственным способом, каким люди могли выражать свои истинные чувства. В одном случае какая-то, казалось бы, совершенно нелепая тревога вдруг распространялась не из деревни в деревню, а из одних провинций в другие: «Председатель Мао присылает в деревни своих людей, чтобы отрезать у мужчин яички и отдавать их в Советский Союз для производства атомной бомбы» (по-китайски «яичко» и «бомба» передаются одним словом дань). В некоторых случаях, когда вблизи деревни появлялись группы людей, весьма похожих на сборщиков налогов, как лесной пожар распространялся слух «Приехали срезать яйца!» — и вся деревня бросалась прятаться. Эта история есть отражение того факта, что Мао и без того наложил на крестьянство невыносимый налоговый гнет и многие крестьяне отчетливо догадывались, что продовольствие отправляют в Россию.

Эта кампания словно тяжелым колпаком накрыла общество, закупорив отдушины для выражения несогласия, но в первые годы в этой системе все же были трещины. Иногда жертвам удавалось прятаться. Одна мелкая землевладелица из Аньхоя умудрилась быть в бегах вместе с сыном в течение 636 дней. На них никто не донес, даже те люди, которых послали на их поимку. Когда беглецы вернулись в деревню, «подавляющее большинство жителей, особенно женщины… лили слезы жалости», вспоминал сын беглянки. Так как кампания к тому времени закончилась, и мать и сын уцелели.