Когда Мао наконец покинул Особый район Яньаня и 23 марта 1948 года направился на восток от Желтой реки, на одну из опорных баз, то он сделал это демонстративно, на глазах у тысяч крестьян, которые провожали его на переправе. Мао публично пожал руки местным кадрам, прежде чем сесть в лодку. Эта демонстрация была устроена для того, чтобы показать всем, что его отъезд не есть паническое бегство. Тот факт, что в этом районе Китая господствовали красные, подтвердился всего лишь месяц спустя, когда Ху окончательно оставил Яньань. За прошедший год он потерял 100 тысяч солдат. Уход националистов из Яньаня был неожиданно упавшим с неба подарком для красных, но Мао вел себя весьма сдержанно, не проявляя бурных восторгов по этому поводу. Помощник Мао Ши Чжэ ожидал, что Мао примет самое живое участие в торжествах по такому случаю, и он «ждал, находясь поблизости… Но ничего не произошло». Мао, по-видимому, не желал привлекать внимание к Ху на случай, если того придется отстранить.
Ху продолжал одно за другим терпеть образцово-показательные, катастрофические поражения, потеряв в конце концов много сотен тысяч солдат и одну треть американского оружия, бывшего у националистов. Когда Чан выехал на Тайвань, Ху последовал за ним. Там ему немедленно были предъявлены обвинения в том, что из всех националистов он «нанес наибольший вред нашей армии и стране». Но расследование зашло в тупик, и обвинение рассыпалось из-за заступничества Чана. Более того, Чан поручил Ху возглавить диверсионные операции на континенте; все они закончились весьма печально. Ху умер на Тайване в 1962 году. Возможно, в последние годы Чан начал сомневаться и что-то подозревать. Начальник его охраны (а потом премьер-министр Тайваня) Хао Боцунь рассказывал нам, что Чан кривился от отвращения при одном упоминании о военной школе в Вампу, которая, как полагали, была его базой. В стенах этой академии воспитывались многие будущие «кроты» Мао.
«Кроты» Мао продолжали играть роковую роль в поражениях, которые терпел Чан на протяжении трех военных кампаний 1948–1949 годов, которые решили исход гражданской войны. Первая кампания развертывалась в Маньчжурии, где Чан поставил командующим генерала Вэй Лихуана. На этот раз не только подчиненные говорили Чану, что Вэй коммунистический шпион; Чан и сам подозревал в этом генерала. Но при всем том он все же назначил Вэя командовать пятисотпятидесятитысячными отборными силами на этом решающем театре войны в январе 1947 года.
Вэй подал просьбу о вступлении в КПК в 1938 году. В 1940 году Мао передал эту информацию в Москву, доложив русским, что КПК поручила Вэю не афишировать своей принадлежности к коммунистам, оставшись в рядах националистов. Похоже, что Вэй решился на предательство из неприязни к Чану за то, что тот не продвигал его по службе так высоко, как сам Вэй считал себя достойным. Своим закадычным друзьям Вэй говорил: «Я стою за коммунистов… Мне очень нравится Яньань… Давайте работать на коммунистов, чтобы свалить Чана».
О тайных связях Вэя Чану рассказывал один коммунист-перебежчик, и генералиссимус не стал назначать Вэя на высшие командные посты после 1945 года, несмотря на то что тот отлично проявил себя в Бирме в боях с японцами, где заслужил прозвище «Вэй — сто побед». Вэй был обижен настолько, что удалился в добровольное изгнание за границу.
Причиной вызова Вэя и назначения его на ответственнейший пост было лихорадочное стремление Чана угодить американцам, которые высоко ценили достижения Вэя в Бирме и считали его настоящим либералом. Тогдашний вице-консул США в Шэньяне Уильям Стокс говорил нам, что «Чан назначил Вэя в тщетной попытке получить больше американского снаряжения и денег, потому что американцы считали Вэя проверенным военачальником».
Когда Чан позвонил Вэю в Париж, генерал немедленно сообщил об этом в русское посольство в Париже и таким образом с первых минут координировал все свои действия с КПК. Прежде всего он перебросил все свои войска обратно в несколько крупных городов, позволив тем самым коммунистам без боя овладеть 90 процентами маньчжурской территории, а потом окружить эти города.
Мао желал, чтобы Вэй оставил все подчиненные ему войска в Маньчжурии, чтобы коммунисты смогли их там уничтожить. Поэтому Вэй все время игнорировал неоднократные приказы Чана отвести войска в Цзиньчжоу, самый южный железнодорожный узел Маньчжурии, чтобы затем полностью вывести их из Маньчжурии (такую же передислокацию предлагал американский военный советник генерал-майор Дэвид Барр). Вместо того чтобы отстранить Вэя от командования, Чан месяцами спорил с ним — до тех пор, пока коммунисты 15 октября не взяли Цзиньчжоу, окружив при этом сотни тысяч солдат националистов в Маньчжурии. После этого армии Мао осадили националистов в оставшихся под их контролем городах, а потом взяли их один за другим. С падением Шэньяна 2 ноября 1948 года вся Маньчжурия оказалась в руках Мао.
За действия в Маньчжурии Чан посадил Вэя под домашний арест, и ходили слухи, что строптивого генерала ожидает военно-полевой суд. Но Чан редко казнил и даже сажал в тюрьму высших командиров или высокопоставленных противников. Он позволил Вэю уехать, и тот, целый и невредимый, отбыл в Гонконг. Год спустя, через два дня после провозглашения коммунистического Китая, Вэй, виляя хвостом как преданная собака, послал Мао телеграмму: «Мудрое руководство… величественный триумф… великий вождь… радость, восторг и всемерная поддержка… Взлетев как птица в небо…» Однако Вэй цинично отклонил приглашение Мао приехать в континентальный Китай и попытался в 1951 году связаться с ЦРУ, чтобы Америка оказала ему поддержку в создании третьей силы. На континент он в конце концов вернулся в 1955 году.
Своему племяннику Мао рассказывал о Вэе, прибегая к довольно блеклым определениям: «Вэй Лихуан не возвращался до тех пор, пока не лопнул его бизнес в Гонконге. Такие люди, как Вэй Лихуан, достойны лишь презрения…» И Мао отчетливо продемонстрировал это презрение. Старые коммунисты, друзья Вэя, получили распоряжение не приглашать его на обеды, и это пренебрежительное отношение сохранялось до самой смерти Вэя в Пекине в 1960 году. Его помощь Мао замалчивается до сих пор, ибо военный гений его сильно потускнеет, если станет известно, что один из высших вражеских командиров буквально подставил под его удар свои силы, кстати лучшие войска Чана.
Мао ни разу не побывал в Маньчжурии за все время маньчжурской кампании. Он постоянно находился в своем штабе, в Сибайпо, в 240 километрах к юго-западу от Пекина. После того как в начале ноября 1948 года Маньчжурия пала, он приказал расположенной там армии под командованием Линь Бяо отойти на юг. Численность армии была теперь доведена до 1,3 миллиона человек. Ее задачей стало уничтожение шестисоттысячной армии националистов в Северном Китае. Командовал этой армией Фу Цзои, прославленный генерал, руководивший первыми победоносными сражениями с японскими марионетками в 1936 году. Столкновение Линя и Фу, так называемая Пекинско-тяньцзиньская операция, стала второй из трех ключевых кампаний, решивших исход гражданской войны.
В отличие от Вэя генерал Фу не был тайным коммунистическим агентом. Но он был окружен ими; собственной дочери генерала, члену КПК, партия поручила неотлучно находиться при отце и докладывать о каждом его шаге. Чаи смутно догадывался о происходящем, но не предпринял ничего, чтобы исправить положение.
В ноябре, еще до того, как Линь пошел из Маньчжурии на юг, Фу принял решение сдаться, не сказав об этом Чану. Фу потерял веру в режим Чана и решил попытаться спасти занятую им область от бессмысленных разрушений — не в последнюю очередь Пекин, культурную столицу нации, где был расположен его штаб. Он не стал сдаваться только потому, что не питал никаких иллюзий относительно коммунистов, которые, как он публично говорил в то время, принесут с собой «жестокость… террор и тиранию», и поэтому желание сдать город вызывало у него мучительное двойственное чувство. Фу разрывался на части. Видели, как он иногда бьет себя по лицу. Однажды он пытался покончить с собой.
Чан знал, что происходило с Фу. 12 декабря 1948 года Чан записал в своем дневнике, что «Фу сильно подавлен… и, как кажется, впадает в безумие». Но Чан все же отказывался отстранить Фу и на просьбу последнего об отставке ответил сентиментальными «десятью тысячами нет».
Мао внимательно следил задушевным состоянием Фу, пользуясь сведениями дочери генерала, и решил, что сможет извлечь из этого положения нечто большее, чем обыкновенная капитуляция. Он имел возможность предстать перед всеми в блеске военного гения, если бы ему удалось победить Фу — прославленного национального героя. Мао два месяца задерживал у себя парламентеров Фу, не принимая капитуляции, но и не говоря «нет», продолжая все время беспокоить Фу своими мелкими атаками. По прошествии времени Фу утратил всякую способность к командованию войсками. Один офицер вспоминал, как во время одного из решающих сражений, когда у Фу потребовали инструкций, «он вздрогнул, пошатнулся, а потом тихо произнес: «Сыграйте это на слух». В тот момент я почувствовал, что все кончено». Как и следовало ожидать, армия Мао брала город за городом, включая Тяньцзинь, третий по величине город страны, который пал 15 января 1949 года. Только после того, как Мао создал свой образ победителя титанов, он согласился принять оставшееся в силе предложение Фу о сдаче Пекина. Таким образом, Мао мог теперь сказать, что Фу выбрал мир только после того, как был не раз бит на поле боя — и бит самим Мао. Истина же заключалась в том, что всей этой кампании, стоившей десятков тысяч жертв, вообще могло не быть. Сломленный Фу сотрудничал с Мао до самой своей смерти на континенте в 1974 году.
Приблизительно в то же самое время, когда разворачивалась фиктивная Пекинско-тяньцзиньская операция, в сердце Китая, к северу от столицы Чана — Нанкина, развертывалась третья, гигантская по масштабам и отнюдь не поддельная кампания, известная как Хуайхайская операция. В битве приняли участие более миллиона солдат и офицеров. Сражение продолжалось с ноября 1948 по январь 1949 года. Командующий силами националистов на этом направлении не был ни коммунистическим агентом, ни морально надломленным человеком. Однако среди его непосредственных подчиненных были поставленные на стратегически важные посты красные шпионы, включая двух генералов, бывших тайными членами партии в течение десяти и двадцати лет соответственно и раскрывших замыслы ведения кампании спустя 48 часов после ее начала.
Двумя другими главными изменниками были два человека в собственном штабе Чана — Лю Фэй и Го Жугуй, которые участвовали в составлении и подготовке самых секретных планов ведения кампании. Эти люди постоянно ставили силы националистов в положение обороняющейся стороны, преднамеренно давая неправильные указания по развертыванию кампании, одновременно передавая эти планы коммунистам.
Особенно сильно Чан зависел от Го, с которым он почти ежедневно говорил по телефону и губительным советам которого следовал. Боевые командиры в войсках первыми начали подозревать Го, а раскрыл его шпионаж в пользу коммунистов не кто иной, как приемный сын Чана — Вэйго. Но генералиссимус бездействовал до тех пор, пока не стало слишком поздно, и даже тогда он просто перевел Го в Сычуань — по рекомендации второго коммунистического агента Лю Фэя. В Сычуани Го отличился тем, что сдал коммунистам целую армию.
К середине января 1949 года Мао триумфально завершил все три кампании. Вся территория к северу от Янцзы, где находилось до 80 процентов всех китайских войск, оказалась в руках Мао. Теперь Мао хотел посадить своих агентов в армии Гоминьдана в южных, еще не захваченных районах Китая с тем, чтобы выждать, когда коммунисты придут на юг, и потом в подходящий момент сдаться. Высокопоставленные националисты толпами бежали с тонущего корабля. 7 января Мао сообщил Сталину, что «многие выдающиеся» люди Чана, включая его министра обороны Бая, ищут контактов с коммунистами. Бай Чунси спрашивал наших людей: какие приказы будут от КПК? «Я немедленно выполню любой из них»[91]. Таким просителям Мао приказывал оставаться у Чана и даже оказывать сопротивление коммунистам и ждать подходящего момента. Хотя Янцзы — могучая водная преграда, а у Чана была сильная речная флотилия, все эти старые и новые предатели позаботились о том, чтобы открыть коммунистам путь к столице, Нанкину, и к финансовому сердцу Китая — Шанхаю, и к остальным районам Южного Китая. 9–10 января Мао конфиденциально известил Сталина о том, что его правительство «может быть создано летом» или «несколько раньше».
Победе Мао в гражданской войне в огромной степени помогло неумение Чана разбираться в людях — хотя, конечно, выявить и обезвредить коммунистических агентов было очень и очень нелегко. Мао же в своей политике не допускал ни малейшей случайности. Кампания террора, развязанная в Яньане и других коммунистических районах, выявила и уничтожила любые возможные личные связи отдельных коммунистов с националистами, а тотальное уничтожение коммунистами возможности сохранения личных секретов и частной жизни исключило сношения с националистами людей, находившихся под властью коммунистов, даже если эти люди стремились установить эти связи.