Местные жители не любили Мао — о чем он хорошо знал, но этот факт не оказывал никакого влияния на его политику. Позже он рассказывал своим высшим партийным кадрам историю об одном крестьянине, жаловавшемся на непомерно тяжелые налоги. Когда руководителя уезда убила молния, этот крестьянин сказал: «У неба нет глаз! Почему молния не убила Мао?» Мао рассказывал эту историю для того, чтобы подчеркнуть, что он не остался глух к недовольству, и утверждал, что в результате снизил налог. В действительности же злосчастный удар молнии и проклятие крестьянина случились 3 июня 1941 года, задолго до того, как было объявлено о беспрецедентном повышении налога. 15 октября Мао удвоил его, и произошло это после того, как Мао прослышал о крестьянском недовольстве. Мало того, в ноябре 1941 года Мао ввел еще один налог — на фураж для лошадей.
В другой раз Мао рассказал о некоем человеке, который, «притворившись сумасшедшим», набросился на него и попытался убить — за введение тяжких налогов. Мао не рассказывал других историй, которые множились, как круги на воде, например, он не упоминал об истории с одним крестьянином, который выколол глаза на портрете Мао. На допросе этот человек сказал: «У председателя Мао нет глаз». Он хотел сказать, что при его правлении не стало справедливости. Мао отреагировал манипуляцией с цифрами. В 1942 и 1943 годах правительство в отчетах преуменьшило истинный размер налога по меньшей мере на 20 процентов.
Коммунисты всегда утверждали, что налоги в Яньане были ниже налогов в областях, управляемых националистами. Но первый секретарь Се лично записал в своем дневнике, что в расчете на душу населения в 1943 году налоги были выше обычных в «большом тылу» (области, находившейся под властью националистов). Иногда, по свидетельству Се, размер налога был почти равен урожаю. Он упомянул об одной семье, с которой в качестве налога взяли астрономический налог — 92 процента. У многих после уплаты налога «не оставалось зерна на пропитание». Очень многие пытались бежать. Согласно свидетельствам самих коммунистов, только из Яньаня в 1943 году бежали более тысячи семей, и это был настоящий подвиг, так как область круглосуточно охранялась и, кроме того, находилась не на границе Особого района, который по территории не уступал Франции.
Красные распространяли миф о том, что Яньань подвергался плотной экономической блокаде со стороны Чан Кайши. В действительности торговля с националистами была весьма оживленной, а человек, которого Чан поставил управлять районом, граничащим с Яньанем на севере, был генерал Дэн Баошань, давними и прочными узами связанный с коммунистами. Его дочь являлась членом партии и жила в Яньане, куда иногда приезжал и он сам; личный секретарь генерала был членом коммунистической партии. Генерал Дэн разрешил красным занять два важных пограничных контрольно-пропускных пункта на Хуанхэ, что позволило коммунистам без помех сообщаться с остальными их базами. Мало этого, люди Дэна покупали для красных оружие и боеприпасы. Чан терпел такое положение вещей, так как не желал полномасштабной гражданской войны, которую Мао обещал развязать в случае, если бы Чан начал стеснять его действия.
В районе Яньаня были сосредоточены достаточно большие природные ресурсы. Из таких запасов самой большой рыночной ценностью обладала соль. В Яньане семь соляных озер, но единственное, о чем говорилось в одном из рапортов 1941 года, — о том, что надо «просто собрать ее». В первые четыре года своей оккупации красные не производили соль, а только пользовались созданными до их прихода запасами. «Создававшиеся десятилетиями запасы соли были распроданы», — говорится в докладе от 1941 года, и территория «испытывает недостаток соли». Режим не только крайне медленно развивал добычу соли, но даже не имел таких планов. Такое отношение есть отражение того факта, что Мао относился к Яньаню так же, как и к другим оккупированным им территориям, — как к временной стоянке, а его экономический подход весьма напоминал тактику выжженной земли без малейшего внимания к долгосрочным результатам хозяйствования.
К середине 1941 года режим с большим опозданием наконец признал соль «самым крупным источником [внутреннего] дохода после зернового налога» и средством получения баснословных прибылей, которое вскоре начало приносить до 90 процентов экспортной выручки. Соляные озера располагались в северо-восточной части региона, а экспортный рынок находился близ южной его границы. Поскольку на этом пути нет железных дорог и судоходных рек, не говоря уже об автомобильном транспорте, соль приходилось носить на себе на расстояние 700 километров по крутым извилистым тропинкам. «Транспортировка соли — это самый тяжелый налог, — писал яньаньский глава одному из императоров Маньчжурской династии, — ибо те, кто беден и не имеет вьючных животных, вынужден нести соль на своих плечах; страдания этих людей невыразимы». «Сегодня, — писал первый секретарь Се, — положение мало чем отличается от прежних дней».
На бесчисленные крестьянские семьи была возложена обязанность бесплатной переноски соли. Се и другие деятели умеренного толка писали Мао много раз, возражая против таких грубых и насильственных методов, но Мао категорически им отвечал, что эта политика и не подлежит критике, так как она абсолютно правильная». Крестьяне, утверждал Мао, должны принуждаться к этой повинности, и Мао особо добавил, что «делать это они обязаны в нерабочий сезон». Эти слова были подчеркнуты самим Мао, который не желал, чтобы крестьяне из-за переноски соли пренебрегали своим основным занятием.
Местные крестьяне, кроме всего прочего, были вынуждены содержать непомерно раздутый и неэффективный административный аппарат. Британский специалист по радиотехнике, находившийся в Яньане в 1944–1945 годах, Майкл Линдсей, был настолько поражен неэффективностью администрации, что составил документ, озаглавленный «Что делается не так в Яньане». Инициатива на местах сковывается, писал Линдсей, люди боятся предлагать улучшения, так как это может обернуться смертельно опасными политическими обвинениями. «Все (sic!) технически образованные люди бежали при первой же возможности». Этот доклад был передан Чжоу Эньлаю, и дальнейшая его судьба осталась неизвестной Линдсею.
Были люди, которые и раньше поднимали голос против раздутого бюрократического аппарата. В ноябре 1941 года один из членов местного марионеточного парламента, не коммунист, предложил уменьшить численность армии и администрации, процитировав при этом традиционный афоризм о том, что надо иметь «меньшую по численности, но лучшую по качеству армию, а также меньшую и проще устроенную администрацию». В пропагандистских целях Мао устроил публичное шоу, признав справедливость старого афоризма. Но в действительности он не был заинтересован в уменьшении численности руководящих кадров и солдат. Он хотел увеличения их численности — они были нужны ему для покорения всего Китая.
Сведения о том, что в Яньане было проведено сокращение армии и административного аппарата, — суть часть основополагающего мифа коммунистического Китая, так же как и то, что это мнимое сокращение облегчило бремя населения. В действительности же режим принялся за искоренение политически ненадежных («отсталых» по терминологии того времени), старых и больных и принуждение их к подневольному ручному труду. В наставлении о перемещении этих лиц говорилось, что «их надо свозить в центральные районы уезда, чтобы их не сманили националисты». Другими словами, надо было предупредить их бегство. Несмотря на все сокращения, которые якобы имели место, из секретного документа, датированного мартом 1943 года, явствует, что общая численность административного аппарата возросла повсеместно, особенно в низовом звене, для того чтобы усилить контроль на местах. В то же время Мао реорганизовывал администрацию и постоянно тасовал руководящие кадры, чтобы укрепить свою власть.
Германское вторжение в Россию в июне 1941 года заставило Мао искать альтернативные источники финансирования на случай, если Москва окажется не в состоянии субсидировать его и дальше. Спасительным выходом из ситуации стал опиум. В течение всего нескольких недель Яньань закупил большое количество семян опийного мака. В 1942 году началось широкомасштабное выращивание и оживленная торговля опием.
В узком кругу Мао окрестил эту свою операцию «революционной опиумной войной». В Яньане опиум был известен под эвфемизмом де-хуо — «особый продукт». Когда мы спросили старого помощника Мао Ши Чжэ о выращивании опиума, он ответил: «Да, это было, — и добавил: — Если эта вещь всплывет, то это будет очень плохо для нас, коммунистов». Ши также рассказал нам, что для маскировки посадок опийного мака его поля обсаживались традиционными сельскохозяйственными культурами, например сорго. Когда русский офицер связи в 1942 году за игрой в маджонг прямо спросил Мао о том, как могли коммунисты открыто заниматься производством опиума, председатель промолчал. Один из его военных заместителей, выполняющий грязную работу Дэн Фа, дал ответ: «Опиум приносит нам караваны денег… и с этими деньгами мы сметем [националистов] с лица земли!» Тщательное исследование этого вопроса позволяет утверждать, что в тот год под маковыми плантациями было занято около 30 тысяч акров лучшей земли региона.
Самые крупные производившие опиум уезды находились на границе, контролировавшейся одним из благоволивших к коммунистам генералов Дэн Баошанем, которого прозвали «опиумным королем». Мао пользовался бесценной поддержкой Дэна, за которую председатель расплачивался тем, что помогал Дэну проворачивать его собственные операции с опием. Когда Чан Кайши решил перевести Дэна в другое место, Мао сделал все, чтобы воспрепятствовать этому. «Попросите Чана остановиться», — говорил он Чжоу в Чунцине, сказав, что он (Мао) «уничтожит всякого, кем планируют заменить Дэна». Чан отменил перевод. Мао не раз публично показывал всем, как высоко он ценит Дэна, дважды упомянув его имя, обращаясь к VII съезду КПК в 1945 году. Один раз он произнес это имя вместе с цитатой из Маркса, что заставило русского посланника Владимирова поинтересоваться: «Кто этот Дэн Баошань, которого Мао Цзэдун цитирует наряду с Марксом?» Тем не менее Мао никогда полностью не доверял своему благодетелю. После того как коммунисты в 1949 году захватили власть, Дэн остался на континенте и в награду получил высокий, хотя и чисто номинальный пост. Однако когда он попросил разрешения выехать за границу, то получил отказ.
За один год опиум решил все финансовые проблемы Мао. 9 февраля 1943 года он сказал Чжоу, что «Яньань преодолел финансовые трудности и даже сделал накопления в размере 250 миллионов фаби». Валюту, имевшую хождение на территориях, занятых националистами, — называли фаби, и Мао копил их валюту наряду с золотом и серебром до того момента, когда «мы вступим на территории националистов», то есть когда начнется полномасштабная война с Чаном. Эта сумма в шесть раз превосходила официальный бюджет Яньаня за 1942 год и представляла собой чистую прибыль. В 1943 году русские оценивали объем опиумных операций Мао в 44 760 килограммов, что соответствовало астрономической сумме 2,4 миллиарда фаби (приблизительно 60 миллионов американских долларов по курсу того времени, или приблизительно 640 миллионов долларов по современному курсу).
К началу 1944 года коммунисты, если верить первому секретарю Се, стали «очень богаты». «Огромные накопления в фаби стали возможны только благодаря операциям с особым продуктом», — записал он в своем дневнике. Жизнь членов партии в Яньане разительно переменилась к лучшему, особенно в верхнем эшелоне. Кадровые работники, приезжавшие из других мест, дивились тому, как хорошо питаются коммунисты в Яньане. Один из гостей описывал обеды, состоявшие из «нескольких дюжин различных блюд», причем «многие из них оставались недоеденными».
Мао прибавил в весе. Когда несколько позже опиумный король встретился с Мао в июне 1943 года, первыми словами, которыми генерал приветствовал его, были: «Председатель Мао стал толще!» Это надо было считать комплиментом.
Для крестьян главным преимуществом, которое дал опиум, стало облегчение наложенных на них повинностей. До этого крестьянам разрешалось иметь только жалкие домашние пожитки и сельскохозяйственный инвентарь. После того как Мао разбогател на торговле опиумом, он приказал предпринять шаги с целью улучшить отношения с местным населением. Армия начала возвращать конфискованное у крестьян имущество и даже помогать им обрабатывать землю. Позже Мао сам признавал, что до весны 1944 года отношение местного населения к партии можно было охарактеризовать словами «суеверный ужас и отчуждение, как по отношению к богам или дьяволам». Другими словами, местные крестьяне не чаяли освободиться от красных. И это происходило на протяжении семи лет коммунистического режима в Особом районе. Все это время коммунисты мало контактировали с местным населением, за исключением случаев, когда того требовала работа — например, ритуальные посещения деревень с поздравлениями по случаю Нового года. Взаимные браки и тесное бытовое общение были большой редкостью.
Опиумное благополучие, однако, никак не отразилось на уровне жизни местных крестьян; он оставался намного ниже уровня жизни коммунистов. Коммунист низшего звена потреблял за год почти в пять раз больше мяса (12 килограммов), чем средний крестьянин (2,5 килограмма). Накапливая в своих руках огромные богатства, режим тем не менее не упускал возможностей продолжать доить местное население. В июне 1943 года под надуманным предлогом, будто Чан собирается напасть на Яньань (чего тот делать не собирался), коммунисты обязали гражданское население совершать «добровольные пожертвования», то есть сдавать бесплатно дрова, овощи, свиней и овец, а также то золото, которое еще оставалось у населения и которое зачастую представляло собой последние сбережения семей.
Упоминание об огромных накоплениях КПК в дневниковой записи Се от 12 октября 1944 года чередуется страшными описаниями крестьянской жизни: смертность не просто возросла, она далеко опередила рождаемость; в одном из уездов смертность превосходила рождаемость в пять раз. Причина этого, записал Се, состоит «в плохой одежде, скудном питании и тяжелых условиях проживания», в некачественной питьевой воде и в отсутствии врачей. Режим самостоятельно ввел еще одну причину повышения смертности — запретил хранение и применение огнестрельного оружия. Волки прогуливались по крестьянским дворам, а по окрестным холмам невозбранно бродили леопарды[81]. Из-за этого люди были вынуждены на ночь прятать скотину в домах, чтобы не лишиться ее. Связанное с этим катастрофическое несоблюдение элементарных гигиенических норм становилось причиной множества болезней. Запрет оружия исключал также добывание мяса охотой.
Особенно высока была смертность среди иммигрантов, составлявших значительную часть населения. В Особый район этих людей привлекла свободная пригодная для вспашки земля. Мао поощрял иммиграцию, но практически ничего не делал для иммигрантов, когда они прибывали. Скученные в горных деревнях и предоставленные самим себе, эти люди мерли буквально как мухи. В одном из районов смертность среди них в течение двух лет достигала 31 процента. Мао знал, что детская смертность равнялась 60 процентам, а те, кто выживал, вырастали неграмотными. И тем не менее, как вспоминал один из руководящих работников, «массовая смертность среди людей и невиданный падеж скота никогда не привлекали должного внимания». Вынужденный хоть что-то делать, припертый к стене, Мао в апреле 1944 года заявил: «Давайте обсудим это положение зимой». Общественное здравоохранение действительно стало темой обсуждения в ноябре того же года, впервые за все время с тех пор, как коммунисты, почти десять лет назад, явились в этот район. Однако и после этого нет никаких данных, подтверждающих, что коммунисты стали тратить деньги на охрану народного здоровья.