Лю Ди решил остановить Мао, но ему пришлось идти на уловки. «Если бы я стал действовать по-коммунистически прямо, меня ждала бы верная смерть. Так что я подавил свои чувства и на диалекте Чанша (чтобы подчеркнуть свое происхождение не из Цзянси) заявил Ли: «Я давний слуга вашей чести… Я изо всех сил буду стараться выполнять ваши политические поручения». Он поклялся также и в верности Мао. «После этих слов, — пишет Ди дальше, — отношение ко мне резко изменилось… Мне велели подождать в маленькой комнатке по соседству…» Там, лежа в постели и слушая всю ночь крики пытаемых товарищей из соседней комнаты, Лю Ди обдумывал дальнейшие действия.
На следующее утро он еще больше рассыпался в лести перед Ли, и тот наконец отпустил его, приказав вернуться и «немедленно разделаться со всеми антибольшевиками в своем полку». По возвращении Лю Ди рассказал своим товарищам-офицерам обо всем, что видел и слышал, и заручился их поддержкой. Утром 12 декабря он собрал войско, напал на тюрьму в Футяне и освободил всех заключенных. По природе своей Ди не был убийцей и всех сподвижников Мао, включая Ли, отпустил. Впрочем, Ли все равно вскоре убили из личной мести.
Ночью весь Футянь был увешан плакатами «Долой Мао Цзэдуна!», и на следующее утро состоялось собрание против Мао. В тот же день жители Цзянси покинули город и переправились через реку Гань, чтобы оказаться вне досягаемости Мао. Они разослали циркуляр с таким описанием Мао: «Он хитер, коварен, самолюбив и склонен к самовозвышению. Своим товарищам он раздает приказы направо и налево, угрожает им обвинениями в преступлениях, запугивает их. Крайне редко он проводит обсуждения партийных дел… Когда бы он ни высказывал свое мнение, все обязаны с ним соглашаться, на несогласных он обрушивает всю мощь партийной организации или выдумывает другие способы превратить жизнь в кошмар… Политические обвинения Мао всегда использовал для давления на товарищей. Он привык использовать всех… в личных целях. В целом его нельзя назвать не только партийным лидером, но и… большевиком».
По их утверждению, Мао стремился стать «императором от партии».
Однако присутствовавший на собрании представитель Шанхая запретил им публично критиковать Мао, поскольку тот является «фигурой международного масштаба». Приказ был тут же выполнен, и мятежники решили доверить свою судьбу Шанхаю. «Мы должны известить Центр о злых планах Мао Цзэдуна и об истреблении партийной организации Цзянси — и пусть Центр решает его судьбу», — объявили офицеры солдатам.
Делегатами в Шанхай были назначены люди из числа подвергшихся пыткам Мао. Они могли предъявить партийному руководству неопровержимые доказательства — шрамы на собственном теле. Кроме того, они настаивали на том, что Мао «не выполняет [неоднократно повторяемых руководством] указаний. Он… проигнорировал полномочия эмиссаров Центра и намеренно создавал им затруднения… Из Центра приходило несколько писем о переводе Мао Цзэдуна, но он все их просто проигнорировал».
Однако и эмиссары Москвы, и шанхайское руководство во главе с Чжоу Эньлаем встали на сторону Мао, хотя и знали, что выдвигаемые против него обвинения справедливы, и собственными глазами видели следы пыток. Чжоу даже сам заявил представителю Москвы, поляку Рыльскому, что «аресты и пытки членов нашей партии… действительно имели место». Но в условиях сталинизма инициатор массовых чисток всегда прав[18], ведь Москве нужны были самые жесткие люди.
Показания жертв против Мао Шанхай отослал ему самому — что было воспринято Мао как знак того, что ему разрешается наказать их как заблагорассудится. На этих душераздирающих докладах стояли пометки паучьим почерком: «После перевода [на русский] отослать Мао». Или просто: «Отослать Мао». Эти слова вывела рука главы организационного департамента, Кан Шэна. Тощий усатый человечек в очках с золотой оправой, знаток и любитель китайского искусства и эротики, он таким же взглядом ценителя рассматривал и боль, причиняемую пытками, он предавал несчастных жертв в руки Мао — на верную смерть.
Получив поддержку из Шанхая, Мао предал Лю Ди и его товарищей-повстанцев «суду» и казни. Перед смертью их провели по всей коммунистической территории в назидание местным. На просмотр казни согнали представителей всей базы.
Как гласил второй тайный доклад, красные в Цзянси были полностью разгромлены. «Вся работа прекратилась — шло избиение антибольшевиков». «Каждый жил в страхе… В худшем случае для возбуждения подозрений в антибольшевизме достаточно было просто поговорить о чем-то вдвоем… Всех, кто не лютовал в преследовании антибольшевиков, самих объявляли антибольшевиками…» Отвратительнейшие пытки стали обычным делом: «Их изобрели огромное множество… под странными названиями вроде… «Кресло наслаждений», «Питье жаб» или «Обезьяна держится за веревку». Некоторым в задний проход загоняли докрасна раскаленный шомпол… В одном только округе Победы существовало около 120 видов пыток». Вот одна из таких пыток, с больной фантазией названная «Ангел играет на цитре»: через половой член пытаемого пропускали проволоку и цепляли ее ему же на ухо, а палач дергал за проволоку. Существовали и кошмарные способы казни: «Во всех округах, — гласил доклад, — имеются случаи вспарывания животов или вырезания сердец».
Всего в Цзянси были убиты десятки тысяч человек. Согласно составленному по свежим следам секретному докладу, только в одной армии было убито около 10 тысяч человек — около четверти всего личного состава, находившегося в то время под командованием Мао. Это была первая настолько крупномасштабная партийная чистка, и произошла она задолго до великих сталинских чисток. Многие подробности этого очень важного для становления маоизма эпизода до сих пор скрываются. Личная ответственность Мао за произошедшее, как и мотивы его непомерной жестокости, остается табу.
Происходящее распространилось и на близлежащую Фуцзянь, где местные коммунисты тоже восстали против Мао, голосованием изгнав его последователей в июле 1930 года, когда его самого вместе с армией не было поблизости. Теперь же и здесь было казнено множество людей: точное число тех, чьи имена известны и кто был впоследствии оправдан, — 6352 человека. В одном из округов жертв прогоняли перед казнью по улицам, проткнув им мошонку ржавой проволокой. Глава Советского района в Фуцзяни в ужасе бежал при первой же возможности — когда его послали в Гонконг на закупку медикаментов. И это лишь один из множества высших коммунистических чиновников, поспешивших бежать, — можно назвать в их числе и приемного сына Пэн Дэхуая.
Восстав против Мао, коммунисты Цзянси обратились за помощью к Чжу Дэ и Пэну. «Товарищи! — писали они. — Неужели наша партия так и останется во мраке?» Ни тот ни другой Мао не любили. Однажды, перебрав рисового вина, Чжу заметил своему старому другу: «Много старых товарищей… убили во время чистки. Ты знаешь, кто за этим стоит». Друг понял, что имеется в виду Мао, и отметил этот факт в своих мемуарах. Там же он цитирует слова Чжу: «Фуцзяньский инцидент целиком и полностью вызван проводимым Мао избиением антибольшевиков. Столько товарищей погибло!..» Чжу «выглядел очень грустным». Но тем не менее и он, и Пэн остались на стороне Мао. Ведь Мао поддержали Шанхай и Москва, и встать на сторону красных Цзянси означало порвать с партией. Мао проделал всю необходимую подготовительную работу, чтобы упрятать и Чжу, и Пэна за решетку. Он уже приступил к чистке штаба Чжу Дэ и казнил двоих из пяти его адъютантов. Для Мао ничего не стоило вынудить кого-нибудь из арестованных указать на Чжу — и на Пэна тоже. Шефу военной разведки России в Китае уже поступило донесение о том, что Пэн «наверняка замешан» в антибольшевизме.
Мао шантажировал своих командиров не только судом. Он добился того, чтобы повязать их кровью, приказав Чжу принять участие в трибунале, приговорившем Лю Ди к смерти.
Чжу и Пэн не выступили против Мао еще по одной причине: к тому времени, в декабре 1930 года, Чан Кайши покончил с раскольниками из числа националистов и вовсю готовил карательный поход против коммунистов. Чжу и Пэн переживали за Красную армию и боялись, что раскол окончательно ее разрушит. Они относились к армии по-хозяйски, в отличие от Мао, который не прекращал чистку ни теперь, ни в ходе наступления Чана в 1931 году — стоило генералиссимусу чуть ослабить натиск, как Мао удваивал ярость в борьбе с внутренним врагом, несмотря на то что казнимые им люди только что сражались с Чаном на фронте.
В своей безжалостности Мао разработал и эффективную политику борьбы против Чана — «заманить противника поглубже на территорию, контролируемую коммунистами, и нанести удар, когда тот выдохнется». Мао утверждал, что националисты не знают местности и это станет козырем красных. Дорог было мало, и националистам приходилось полагаться на местное снабжение, а сохраняя власть над населением, красные могли оставить противника без воды и пищи. По плану Мао местным жителям следовало закопать пищу и утварь, завалить колодцы камнями и уйти в горы, чтобы армии Чана не осталось ни воды, ни пищи, ни работников, ни проводников. В результате воплощения такой стратегии весь Советский район превращался в поле боя и все население подвергалось неимоверным тяготам.
С Мао мало кто согласился из лидеров красных, но стратегия оказалась действенной. Один из командиров националистов позже вспоминал, что повсюду «людей видно не было, дома были вычищены, как будто потопом, в них не было ни пищи, ни котелков, ни горшков. Мы не могли получить никакой военной информации». Чан писал в дневнике: «Уничтожить бандитов [коммунистов] оказывается труднее, чем победить в войне, поскольку они сражаются на своей территории и могут повелевать местным населением как хотят».
Однако победу красным обеспечила все же не жестокая стратегия Мао. На самом деле исход дела определила помощь русских, хотя этот факт и продолжает оставаться практически неизвестным. В Советском Союзе была учреждена группа военных советников высшего ранга для разработки стратегии, а в Шанхае — военный комитет, состоящий из русских и прочих (в первую очередь немецких) советников. Огромную важность имели сведения советской военной разведки, сеть агентов которой в Китае составляла более ста агентов, по большей части китайцев, работавших в штабах националистов в районах рядом с расположением Красной армии. Их основной задачей было предоставление информации китайским коммунистам. В начале 1930 года Москва отправила в Шанхай одного из своих старших офицеров, полунемца-полурусского Рихарда Зорге[19]. Главным достижением Зорге было то, что он смог проникнуть в группу немецких военных советников в штабе разведки Чана, где путем работы с недовольной женой одного из советников, Штёльцнера, сумел выкрасть коды гоминьдановцев, включая те, что использовались при переговорах Генерального штаба с полевыми подразделениями. Информация русских разведчиков принесла Мао неоценимую пользу. Были у КПК и собственные агенты в сердце разведки гоминьдановцев. Один из них, Цянь Чжуанфэй, пробился в доверенные секретари к шефу разведки гоминьдановцев У.Т. Сюю и сыграл важную роль в победе Мао.
Разветвленные разведывательные сети обеспечивали Мао точной информацией обо всех передвижениях армии Чана. 30 декабря 1930 года, через две недели после начала экспедиции, под началом Мао находилось 40 тысяч солдат и гражданских лиц, затаившихся в ожидании девятитысячного войска националистов. За день до того Мао точно узнал, какого именно противника ему ждать и когда именно. Мао с рассвета сидел на далекой горе, пока туман окутывал горы, а затем наблюдал за происходящим среди кленовых листьев, часть которых все еще краснела на деревьях, а часть — уже покоилась на мерзлой земле. Наконец, при свете дня, торжествующие крики снизу провозгласили победу. Большинство солдат националистов просто подняли руки вверх, а их командир был взят в плен. Затем этого генерала продемонстрировали на массовом собрании, к которому обращался Мао. Умело руководимая толпа закричала: «Отрубить ему голову! Сожрать его мясо!» Пленному тут же отсекли голову и, прибив к двери, отправили по реке с маленьким белым флагом, на котором было написано, что это «подарок» его командованию.
Этот разгром положил конец первой экспедиции Чана, в ходе которого Красная армия получила и оружие, и пленных, и радио, и обученных радистов. Авторитет Мао возрос. Мало кто знал о важной роли, которую сыграли в этой победе русская разведка, русские деньги, медикаменты и оружие (Мао просил даже химическое оружие).