В 1828 г. за успехи на дипломатической службе Грибоедов был назначен послом (министром-резидентом) в Персию. По пути в Персию он прожил несколько месяцев в Тифлисе и там женился на княжне Нино Чавчавадзе (1812–1857), с которой впервые увиделся, когда ей было десять лет (Грибоедов давал девочке уроки музыки). В 15 лет Нино вышла за него замуж. Александру Сергеевичу было 33. Они прожили вместе с конца августа по декабрь 1828 г., да и то приходилось разлучаться.
И уже в 1829 г. Грибоедов погиб от рук фанатиков, а Нино в 16 лет стала вдовой. Из-за потрясения она потеряла ребенка.
Она была сказочно красива, знатна и богата, отличалась изысканностью манер, к ней сватались многие, но она отдала свое сердце человеку, который унес его в могилу. На могиле мужа Нино распорядилась выбить строки: «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя?»
Княжна Нино умерла в 44 года во время эпидемии холеры. Почти 30 лет она носила траур. Тифлисцы с глубоким почтением называли ее «Черной розой Тифлиса».
Душинька. Завтра мы отправляемся в Тейран, до которого отсюда четыре дни езды. Вчера я к тебе писал с нашим одним подданным, но потом расчел, что он не доедет до тебя прежде двенадцати дней, так же к m-me Macdonald, вы вместе получите мои конверты. Бесценный друг мой, жаль мне тебя, грустно без тебя как нельзя больше. Теперь я истинно чувствую, что значит любить. Прежде расставался со многими, к которым тоже крепко был привязан, но день, два, неделя, и тоска исчезала, теперь чем далее от тебя, тем хуже. Потерпим еще несколько, ангел мой, и будем молиться Богу, чтобы нам после того никогда более не разлучаться.
Пленные здесь меня с ума свели. Одних не выдают, другие сами не хотят возвратиться. Для них я здесь даром прожил, и совершенно даром.
Дом у нас великолепный, и холодный, каминов нет, и от мангалов у наших у всех головы переболели.
Вчера меня угощал здешний визирь, Мирза Неби, брат его женился на дочери здешнего Шахзады, и свадебный пир продолжается четырнадцать дней, на огромном дворе несколько комнат, в которых угощение, лакомство, ужин, весь двор покрыт обширнейшим полотняным навесом, в роде палатки, и богато освещен, в середине театр, разные представления, как те, которые мы с тобою видели в Табризе, кругом гостей человек до пятисот, сам молодой ко мне являлся в богатом убранстве. Однако, душка, свадьба наша была веселее, хотя ты не Шахзадинская дочь, и я незнатный человек. Помнишь, друг мой неоцененный, как я за тебя сватался, без посредников, тут не было третьего. Помнишь, как я тебя в первый раз поцеловал, скоро и искренно мы с тобой сошлись, и навеки. Помнишь первый вечер, как маменька твоя и бабушка, и Прасковья Николаевна сидели на крыльце, а мы с тобою в глубине окошка, как я тебя прижимал, а ты, душка, раскраснелась, я учил тебя, как надобно целоваться крепче и крепче. А как я потом воротился из лагеря, заболел, и ты у меня бывала. Душка!..
Когда я к тебе ворочусь! Знаешь, как мне за тебя страшно, все мне кажется, что опять с тобою то же случится, как за две недели перед моим отъездом. Только и надежды, что на Дереджану, она чутко спит по ночам, и от тебя не будет отходить. Поцелуй ее, душка, и Филиппу и Захарию скажи, что я их по твоему письму благодарю. Если ты будешь ими довольна, то я буду уметь и их сделать довольными.
Давеча я осматривал здешний город, богатые мечети, базар, караван-сарай, но все в развалинах, как вообще здешнее Государство. На будущий год, вероятно, мы эти места вместе будем проезжать, и тогда все мне покажется в лучшем виде.
Прощай, Ниночка, ангельчик мой. Теперь 9 часов вечера, ты, верно, спать ложишься, а у меня уже пятая ночь, как вовсе бессонница. Доктор говорит от кофею. А я думаю совсем от другой причины. Двор, в котором свадьбу справляют, недалек от моей спальной, поют, шумят, и мне не только непротивно, а даже кстати, по крайней мере, не чувствую себя совсем одиноким. Прощай, бесценный друг мой, еще раз, поклонись Агалобеку, Монтису и прочим. Целую тебя в губки, в грудку, ручки, ножки и всю тебя от головы до ног.
Грустно весь твой А. Гр.
Завтра Рождество, поздравляю тебя, миленькая моя, душка. Я виноват (сам виноват и телом), что ты большой этот праздник проводишь так скучно, в Тифлисе ты бы веселилась. Прощай, мои все тебе кланяются.
Александр Герцен и Наталья Захарьина. Обрученные души
В Москве, на Тверском бульваре, 25, в доме богатого и родовитого помещика Ивана Алексеевича Яковлева 16-летняя дочь мелкого чиновника из Штутгарта Генриетта-Вильгельмина-Луиза Гааг 25 марта 1812 г. родила мальчика. Сын был незаконнорожденным. Отец дал ему фамилию Herzen — «сын сердца» (от нем. Herz). Это был Александр Иванович Герцен (1812–1870), который стал русским писателем, публицистом, критиком крепостного права и символом революционной борьбы.
Спустя пять лет в этом же доме родилась девочка Наталья (1817–1852). Ее отцом был старший брат Ивана — Александр Яковлев[99] (именно ему формально принадлежал дом), а матерью — приезжая иностранка Ксения (Аксинья Ивановна)[100]. Считается, что Наталья получила фамилию Захарьина в память о предках Яковлевых.
Семь лет Александр Герцен и Наталья Захарьина жили вместе в доме братьев Яковлевых, а после смерти Александра Алексеевича Наталью забрала к себе ее 77-летняя тетка, княгиня Мария Алексеевна Хованская. Дом тетки Наталья считала тюрьмой, «из которой некуда бежать».
Герцен получил обычное дворянское домашнее образование, благодаря французским и немецким гувернерам с детства полюбил европейскую культуру и проникся свободомыслием. В 17 лет он поступил на физико-математический факультет Московского университета, организовал там тайный кружок, а в 1834 г. по ложному обвинению в сочинении пасквильных песен на царственный дом был арестован. На прощальное свидание его мать взяла племянницу Наталью. На этом свидании между двоюродными братом и сестрой пробежала какая-то искра, завязалась переписка, позже переросшая в большую любовь. Их связали не только родные отцы-братья, матери, так и не ставшие законными женами, родной дом на Тверском бульваре, но и роли пленников, мечтающих о свободе. «Писать всего не могу, потому что знаю, что письма мои иногда читаются… Главное беззащитность; каждый имеет право обидеть… ужас как неловко писать на коленях, да и пора вниз», — писала Наталья.
Вначале Герцена сослали в Пермь, потом в Вятку на службу в канцелярию губернатора. В 1837 г. княгиня Хованская решила выдать Наталью замуж, выделила огромное приданое в 100 000 рублей, деревню под Москвой, но сердца Александра и Натальи уже были связаны, «души обручены». Александр предпринял две попытки похитить невесту из дома тетки, во второй раз это удалось, друзья помогли организовать бегство, Александр и Наталья встретились у Рогожской заставы и уехали во Владимир, где 9 мая 1838 г. обвенчались. Герцен написал в тот день в дневнике: «Конец переписке».
Они сняли домик на окраине, через год родился первенец[101]. Это был самый счастливый период для Натальи: «На душе так хорошо, так светло». Вскоре стало возможным вернуться в Москву, затем перебрались в Петербург. За резкий отзыв о работе полиции Герцен летом 1841 г. был сослан в Новгород, вернулись они с женой в Москву только через год. Супруги всюду были вместе, но отношения начали портиться. В 1846 г. умер отец Герцена и 11-месячная дочь Елизавета. Это был уже их третий ребенок, умерший младенцем. Еще один сын, Николай, страдал глухотой от рождения (Герцены приложили огромные усилия, чтобы он заговорил).