Нам так и не довелось поговорить, заказы сыпались дождем. Однако по мере развития событий я все больше убеждался в том, что Лена и Эва не просто подруги.

Они поели и отправились на прогулку к пирсу, некоторое время шли, державшись за руки. Потом вернулись и захотели кофе. Я обслужил их по высшему разряду и проводил к машине – колоритной модели, напоминающей джип.

Лена села за руль, и я спросил Эву Монссон:

– Что нового о нашем убийце?

– Ничего, – ответила она. – Похоже, теперь это дело для нас далеко не приоритетное.

– Но вы же поймали того, кто расстреливает эмигрантов, – удивился я.

– Вы? – почти возмутилась Эва. – Я была на Сицилии! И потом, все оказалось не совсем так, как казалось. Сейчас пол-Мальмё разгуливает по улицам с оружием. Как выразилась наша пресс-секретарь, «Мальмё – потерянный город…».

Я хотел рассказать ей о загадочной фотографии, но передумал. В конце концов, при чем здесь Эва?

– Томми Санделль в десятке самых популярных исполнителей Швеции, – сообщил я.

– Я не слежу за этим, – махнула рукой Эва.

– Я тоже, лишь просматриваю газеты по утрам. Томми Санделль – фаворит недели.

У него выходил альбом с новыми песнями и бокс избранного за всю музыкальную карьеру. Он назывался так же, как и мое интервью, сделанное по выходу Томми из тюрьмы в Истаде: «Жизнь только начинается».

– Ты, наверное, не любишь музыку, – предположил я. – Всех этих стариканов на широко расставленных ногах с гитарами и извивающихся саксофонистов… Фу… Мерзость!

Лена махнула мне рукой, прежде чем повернуть ключ зажигания, и машина мягко покатилась. Стекла были опущены, и, когда джип поворачивал в сторону трассы, из салона послышалась мелодия, что-то вроде «Runaway boys» «Стрей Кэтс»[40]. Эва улыбалась мне из окна.

На уборку столов и мытье посуды нам потребовалось не меньше двух часов. После этого я долго еще сидел на веранде и разглядывал загадочный черно-белый снимок, а после решил съездить туда, где не бывал уже много лет.

Я не думал о том, что это мне даст и что я там буду делать, просто повиновался внутреннему импульсу.

Это единственное, чему я повинуюсь.