Гленни, конечно, имел в виду Всемогущего, однако мне это стало ясно лишь позже, в тот же момент подумалось, что он намекает на Элзевира. Возможно, и мистер Мэскью решил то же самое, иначе, пожалуй, не объяснишь, отчего он, еще сильнее разъярившись, сунул руку в корзину, извлек из нее огромную камбалу, с силой швырнул ее мистеру Гленни в лицо и выкрикнул:
– Извольте принять от меня, викарий, который забыл, как надо себя вести! Потому что марать свой кулак о дряблые ваши щеки я не желаю.
Тут ярость уже охватила меня. Мистер Гленни не только телосложения был тщедушного, но, обладай даже силою Голиафа, все равно не позволил бы себе поднять руку и отразить удар. Я уже собирался броситься на Мэскью и силой для своих лет обладал достаточной, чтобы сбить его на пол словно ребенка, однако, уже готовый к атаке, заметил, что он по-прежнему держит за руку Грейс. Лишь это остановило меня, и он беспрепятственно вышел из класса, увлекая за собой следом дочь. Пола накидки ее напоследок мелькнула в дверном проеме.
Получить по лицу камбалой не слишком приятно, а камбала Мэскью отличалась к тому же большим размером, ибо он неизменно стремился получить за свои деньги самое лучшее. Ударила она в лицо мистера Гленни с громким шлепком и с еще одним шлепком шмякнулась об пол. Мы, школьники, встретили это смехом, и любые другие школьники, наверное, повели бы себя точно так же. Одергивать нас мистер Гленни не стал. Он, не произнеся ни слова, вернулся к своему столу и бесшумно за него сел. Я вскорости устыдился своего смеха. Выглядел мистер Гленни подавленным. На щеке у него алело пятно. Больше того, острый рыбий плавник оставил на ней царапину, из которой сочились капельки крови. Тонкий голос местных часов вскорости возвестил своим боем о наступлении полдня, и мистер Гленни ушел, даже не пожелав нам на прощание, как обычно: «Доброго дня вам, дети».
Камбала по-прежнему лежала на полу. Я счел за грех не воспользоваться такой замечательной рыбиной и, спрятав ее у себя в столе, велел Фреду Берту нестись домой, чтобы он попросил у мамы решетку для жарки, на которой мы сможем приготовить себе камбалу в огне очага нашей классной комнаты. Ожидая его возвращения, я вышел размяться во двор и не провел там еще пяти минут, как увидел Мэскью. Был он уже без Грейс. Миновав игровую площадку, он скрылся в классной комнате. В двери ее имелось отверстие, к которому мы солнечными днями прикладывали пальцы, и они начинали светиться красным. Теперь, приложив к отверстию глаз, я мог видеть, что делает Мэскью. С собой он снова принес корзинку, и вскорости выяснилось зачем. Не в силах расстаться с отличной своей камбалой, вернулся за ней. Он все там облазил. Вот только не догадался обшарить мой стол. Поэтому удалился, ее не найдя. Вид у него был кислый. Зато мы с Фредом Бертом поджарили рыбину. Очень вкусную, между прочим, пусть даже и нанесла она вред мистеру Гленни.
Грейс больше в школу не приходила. Во-первых, отец запретил, а во-вторых, она и сама стыдилась вернуться после того, как он так обошелся с мистером Гленни. Именно с той поры я и начал часто бродить в лесах поместья. Капканы меня не страшили. Я сразу же их замечал, как только они появлялись, и, с ловкостью их обходя, стремился хоть мельком увидеть где-нибудь Грейс. Чаще всего мне удавалось это лишь издали, но изредка выпадала удача с ней даже поговорить.
Жил я по-прежнему с Элзевиром в «Почему бы и нет», по утрам, как обычно, ходил в школу, а вторую половину дня либо рыбачил, либо помогал Элзевиру то с работой на огороде, то с уходом за лодками. Окончательно ощутив себя в его доме по-свойски, я настойчиво стал добиваться его разрешения принимать участие в перевозке грузов, однако он отвечал мне, что я еще слишком юн и не следует мне пока заниматься рискованными делами. Я, тем не менее, не отставал от него. В итоге упорство мое победило, он сдался, и мне довелось провести много темных ночей в шлюпках, переправляющих контрабандный товар с кораблей на берег. Единственное, чего я так и не смог ни разу заставить себя, это снова войти в склеп Моунов, поэтому мне поручалась роль часового у подземного коридора.
Медальон полковника Джона Моуна по-прежнему оставался при мне. Сперва он висел у меня на груди, потом, обнаружив, что он пачкает кожу, я стал носить его между исподним и рубашкой. Трясь о ткань, медальон вскорости посветлел, а после я еще принялся время от времени полировать его, пока он не засиял как чистое серебро, из которого, собственно, и был сделан. Элзевир увидел его на мне в тот день, когда, притащив меня без сознания в «Почему бы и нет», укладывал в постель. Позже я рассказал ему, откуда он у меня появился.
И мы несколько раз возвращались к нему в разговорах, однако тайного смысла так и не усмотрели, да и не особо старались, сойдясь во мнении, что медальон этот с вложенным текстом псалмов попросту оберег для защиты тела Черной Бороды от злых духов.
Глава VII
Аукцион
Но если в дом мой просочилась крыса,
Готов отдать дукатов десять тысяч
Тому, кто от нее меня избавит.
Однажды мартовским вечером, когда уже стало заметно, как быстро удлиняются дни, в Мунфлит прибыл посыльный из Дорчестера, доставивший объявления, которые появились на ставнях «Почему бы и нет» и на церковной двери. Текст их гласил, что через неделю нас посетит бейлиф герцогства Корнуолл. Бейлиф этот был важной персоной, и каждый его визит становился целым событием в истории нашей деревни. Раз в пять лет он совершал инспекционные поездки по всему герцогству, осматривая всю королевскую собственность и заключая новые договоры ее аренды. У нас обычно надолго он не задерживался. Всей землей здесь владели Моуны, единственной собственностью герцогства была таверна «Почему бы и нет», и бейлифу оставалось лишь возобновить договор с державшими ее уже на протяжении множества поколений Блоками. В соответствии с правилами устраивался, конечно, аукцион, по результатам которого аренда предоставлялась тому, кто предложит самую большую сумму, однако на «Почему бы и нет» никто у нас, кроме Элзевира, даже и не пытался претендовать.
И вот неделю спустя я отправился утром в верхнюю часть деревни ожидать появления почтовой кареты, которая доставит к нам бейлифа, и около одиннадцати часов увидел, как она спускается с холма, запряженная четверкой лошадей и управляемая двумя форейторами. Когда она проезжала мимо меня, я успел углядеть внутри двух мужчин. Один из них, сидящий спиной к лошадям, показался мне клерком, а другого, напротив него, я посчитал за бейлифа. Едва карета скрылась из вида, я спешно направился к дому тети. Послал меня к ней Элзевир, попросив вымолить одну из лучших зимних ее свечей, а с какой целью она понадобилась ему, я расскажу чуть позже.
С того дня, как тетя отреклась от меня, мы с ней виделись только во время церковных служб, однако мое появление она приняла не с большей сухостью, чем обычно, и с удивительной для меня готовностью согласилась дать нам свечу.
– Вот, – протянула она ее мне. – Бери. Надеюсь, эта свеча вольет свет во мрак темного твоего сердца и ты задумаешься, сколь дурно, отрекшись от родной крови и кровных уз, поселиться в таверне.
Я хотел ей возразить, что родная кровь и кровные узы сами от меня отреклись, а поселиться в таверне лучше, чем стать бездомным, хотя она именно на такое меня и хотела обречь, выставив за порог, но вместо этого просто поблагодарил ее за свечу и удалился.
К тому времени как я вернулся в таверну, лошадей выпрягли из кареты и увели кормить, а снаружи собралась небольшая группка жителей деревни. Аукцион по поводу «Почему бы и нет» был, конечно, заранее предсказуем, но визит бейлифа все-таки вызывал интерес. Несколько детей, расплющив носы об оконные стекла, с любопытством глядели, что происходит внутри заведения. А внутри сидели за столом мистер Бейлиф и мистер Клерк, увлеченно трудившиеся над своим обедом. Догадка моя оказалась верна. Мистером Бейлифом был самый маленький из мужчин, и сидел он теперь в своем парике во главе стола, мистер Клерк устроился напротив него, а на свободных стульях лежали их шляпы, плащи и деловые бумаги, перехваченные зеленой тесьмой.