Его рука потянулась к маске и сдернула ее. Но вместо того чтобы в ужасе отпрянуть при виде чудовищных шрамов, изуродовавших лицо маркиза де Балетти, Мери выронила оружие и заплакала.
Уильям Кормак испытал несказанное облегчение, увидев, в какой ярости Эмма. С тех пор как ему сообщили об исчезновении Энн, он все время опасался худшего. И даже раньше — с тех пор как узнал, что Эмма отыскала ее след. Кормаку было известно, каким образом. Габриэль подкупил его доверенное лицо — мистера Блада, поставив беднягу в трудное положение: этот дурень крупно проигрался, наделал долгов, и слуга Эммы предложил ему списать долг в обмен на небольшую услугу, пригрозив, в случае если должник не согласится ее оказать, «потревожить» его семью. Угроза заставила господина Блада перечеркнуть пятнадцать лет безупречной службы. Уильям Кормак не пожелал слушать его оправданий и немедленно прогнал, взбешенный тем, что ситуация опять вышла из-под его контроля. К тому же вина отчасти лежала и на нем самом. Кормак проклинал себя за то, что не заметил ярости брата того раба, которого Энн столкнула с дерева. В тот же вечер, горя жаждой мщения, тот привел обессиленную и оставленную в одиночестве после наказания девушку в полное бесчувствие и надругался над ней. Кормак об этом узнал случайно. И был тогда — от сознания, что из-за этого Энн едва не умерла, — на грани самоубийства.
Он все еще не пришел в себя к тому времени, как Эмма, гордая своим открытием, заставила его подписать разрешение посетить Энн.
— У вас нет выбора, Кормак. Я могла бы потребовать, чтобы ее выпустили из монастыря, но я предпочитаю, чтобы за ней присматривали другие люди, не вы.
— А если я откажусь?
— Монастырские стены не так высоки и не так строго охраняются, чтобы помешать мне. Я увезу девочку. А тогда, дорогой мой, как ни старайтесь, сколько ни лейте слез, вам больше никогда ее не увидеть. И радуйтесь тому, что я простила вам вашу самонадеянность.
Он уступил, но устроил все так, чтобы Эмма не смогла исполнить свое намерение. Отсюда и поспешное решение выдать Энн замуж за сына ближайшего соседа: с того самого вечера у губернатора юноша был от нее без ума.
Кормак думал, что Эмма расстроила и новый план, но она была в бешенстве, яростно стучала каблуками по наборному паркету.
— Если вы меня обманули, Кормак, клянусь, на этот раз я буду безжалостна!
— Я вас не обманываю. Если вы не имеете отношения к исчезновению Энн, значит, ей не потребовалось посторонней помощи для того, чтобы сбежать из монастыря. Пока у меня нет от нее никаких известий, но, если хотите знать, я надеюсь, что их и не будет.
Эмма замерла на месте, побледнев до синевы:
— Почему же?
— Потому что отсутствие известий означало бы, что моя дочь обрела память и вернула себе свободу. Как ни больно мне ее терять, лучше так, чем знать, что она с вами.
— Я буду за вами следить, Кормак! — закричала Эмма. — Ни одно ваше движение, ни одна ваша поездка, ни одна ваша встреча — от меня ничто не ускользнет! Рано или поздно Энн объявится, и уж тогда-то вы заплатите мне за все обиды. За все, слышите? До самой последней.
Он кивнул. Энн не вернется. У него был лишь один способ вырвать ее из когтей Эммы де Мортфонтен. Он достаточно сильно любил дочь для того, чтобы рассудить: лучше эта крайность, чем рабство, на которое ее обрекали. Едва Эмма вышла, Уильям взял перо и начал письмо к своему нотариусу. Очень скоро весь Чарльстон будет знать, что он лишил Энн наследства. Было бы удивительно, если бы его дочь об этом не услышала и не оскорбилась настолько, чтобы избегать его. Чтобы бежать от него как можно дальше.
Узнав о поступке Кормака, Эмма впала в беспредельную ярость и приказала Габриэлю раз и навсегда ее от «этого мерзавца» избавить.
Слуга-господин, взгромоздив ноги на стол и ковыряя в зубах тонкой косточкой пулярки, смерил ее обидно-снисходительным взглядом:
— Если мы его уберем, то тем самым подпишем приговор и тебе, и мне. Я не такой дурак, Эмма. Кормак не опасен, он просто-напросто пытается помешать. Пусть делает, что хочет, мы все равно найдем Энн.
— Нет, я хочу, чтобы он умер, а перед тем помучился! — выкрикнула она. — Довольно он меня унижал!
— А я не доставлю тебе этого удовольствия, — прошипел Габриэль. Эмма сжала зубы и кулаки, загнав ярость поглубже, и лицемерно улыбнулась Габриэлю, сказав себе, что рано или поздно, если Энн снова войдет в ее жизнь, она избавится от этой зависимости и безжалостно расправится со своим палачом.